Олег тряс рукой. От этого некрепкий браслет сползал с запястья на тыльную сторону. И он снова тряс, чтобы развернуть часы обратно. Не получалось.

– Какое три? – протянул Никитос. – Вон, уже темнеет.

– А сколько?

Все полезли за своими телефонами.

– У меня сдох, – расстроенно сообщил Санек. – Чего это он? Из-за воды, что ли?

– А у меня десять. – Володя показал всем свои часы.

– Да не, мы вышли-то в шесть. Какое десять? – не соглашался Никитос. Он растягивал тугую резинку на рукаве куртки, чтобы выудить часы, но резинка вырывалась, звонко хлопая его по запястью.

– Пожрать было бы неплохо. Куда они все почесали-то?

Дима ушел. Вслед за ним убежали девчонки. Катя, отругавшись и нагнав на голову Миши еще с десяток проклятий, велев на глаза ей не показываться, отправилась следом за ушедшими. Парни в шутку тоже одарили Мишу всяческими пожеланиями, кинув в воду кто камешек, кто палку. Санек расщедрился на горсть черники. Олег метнул гриб. После этого поднялись к маяку. Здесь было не так ветрено и гораздо спокойней, чем на мысу. То ли плеск волны, то ли свист ветра – что-то рождало тревогу, неуверенность, от которой хотелось поскорее избавиться. В наливающейся темноте ярко проступали белые бока маяка.

С треском раздвинулись кусты, выпуская на камни Катю. Вид у нее был мрачный.

– Так, идем обратно. Где Игорь?

– Он разве не с тобой? – спросил Санек и не сдержал улыбки.

– Я тебя сейчас самого туда отправлю! – рявкнула Катя. – Довели человека. Вот кто тебя просил вылезать? – Она зло глянула на Мишу. – Помолчать не мог?

– А чего он? Это Алабай начала, – вступился за приятеля Володя.

– Я вам дам «Алабай»! Вы у меня тут повыступаете! Пешком домой пойдете! А ты, – показала она на Мишу, – ты вообще думай, что говоришь! Видеть вас больше не хочу! Поэты!

Она убежала.

– Повторяется. – Никитос в задумчивости сплюнул на мох. – Сейчас опять примчится, что-нибудь выскажет. Это место к проклятьям располагает.

Маяк утомленно вздыхал. Пропускал через себя ветер.

– Пушкина тоже прокляли, – вспомнил Миша. – И ничего.

– Чего – ничего?

– Помер.

– Так он всю жизнь этого боялся. – Санек приободрился. – А ты боишься?

– Чего?

– Как чего? Тебя же прокляли. Еще и подношение бесу сделали. Он его сожрал. Теперь придет за тобой. И – как заказали – ты провалишься.

– За нами скорее Катя придет и всех попереубивает, чем бес.

Миша отвернулся. Куда бы он ни смотрел, все равно перед глазам оказывалась Онега. Шуршала приливной волной, шебуршала травой. Еще и шлепала, словно и правда кто-то шел. Приходилось все время оглядываться, прислушиваться. Странное место. Странное и непонятное. Но совсем не страшное.

– А я верю! – Санек радостно раскинул руки. – Верю, что бес есть. Что он нас водил. Что из-за него мы прошли поворот и не увидели табличку. Верю, что девчонок заставил плутать по тропе. Они видели кого-то! Ясно, что беса. А юбка им показалась! Бывает. С устатку. И вот этот бес теперь вылезет из воды…

Санек бухнулся на колени и на четвереньках пополз по камню к Мише. Но не дополз.

– А чего, теперь Мишка не жилец? – спросил Олег.

– Все мы тут не жильцы! – проворчал Володя. – Только Диму и слышно: «Куда пошел?!», «Стоять здесь!», «Идем след в след». – Он хитро глянул на приятелей, состроил трагическое лицо и шепеляво произнес: – А они легкие, следов не оставляют, вот мы и потерялись. Совсем потерялись!

– Надо потеряться окончательно, а то в лагере опять крику будет… – протянул Санек.

– Пойдем, что ли? – предложил Никитос.

Он глянул на Олега. Тот легко подпрыгнул, разминая затекшие от долгого сидения на корточках ноги.

подарил Никитос стих темнеющей Онеге.

– А хорошо бы здесь стоянку сделать. – Санек раскинул руки, принимая на себя порывы ветра. – Место шикарное. Дров вон завались. Вода рядом.

– И еще толпа туристов. – Володя сиял. Его широкая наивная улыбка рождала нехорошие ассоциации с серийными убийцами. – Проходной двор. Каждый день топать будут.

– Везде ходят, но капище все равно нужно поблизости ставить. Чтобы далеко не бегать. – Санек кровожадно растянул губы в ухмылке. – И людские жертвоприношения устраивать. Из Шаева.

– Да ладно тебе. – Олег все еще прыгал, разминая ноги. – Нам здесь неделю быть, а вы его уже достали. Как натравит на нас своих бесов. Вон Мишку уже прокляли.

– Место ни при чем, – вступил вдруг в беседу Миша. – Камни и камни, трещина и трещина. Тут главное люди. Если они верят в плохое, плохое и случается. От людей зло идет. Если оно в человеке есть, оно в них здесь пробуждается. А если нет…

– В тебе, значит, нет? – усмехнулся Никитос и бросил камешек. Он звонко цокнул, родив громкое эхо.

Миша смутился. Шевельнулась злость, но он не пустил ее.

– Не знаю. Поживу здесь, проверю. Кто не боится, тоже может проверить.

Небо развиднелось, на нем застыли легкие ошметки облаков. Холодный камень впитал в себя влагу, потемнел и нахохлился. Кусты жимолости обвисли.

– Умного из себя строишь, да? – яростно прошептал Никитос. – А с чего ты взял, что все так, как ты говоришь? Про беса, про оленей, которых куда-то загоняли?

– Это Линевский писал.

– Да пошел твой Линевский! Ты с чего такой умный стал? Шаев прав!

– Он сам сказал – давайте версии, зачем нужны петроглифы.

– Так это версии, а ты свое гнул! Хочешь его довести? Он же нас запросто отсюда выгнать может.

– Не может.

– Еще как может! Соберем вещички и правда что пешком потопаем. Ты тогда один пойдешь!

Зашумел, завыл ветер, застонали верхушки сосен. Мише показалось – стоит кто-то. Темный. Смотрит.

– Никто никуда не потопает, – отвернулся он от леса. – У нас билеты.

– Я говорю, заткнись!

Никитос кинулся на Мишу, толкнул его ладонями в плечи, отпрыгнул, сжал кулаки:

– Заткнись, говорю, понял?!

За ним прошла темная фигура, и Миша застыл.

– А! – только и смог крикнуть он. – Бес!

– Идиотов из нас не делай! – Никитос заколотил Мишу кулаками, куда успевал дотянуться.

– Эй, эй, пацаны! – Широкоплечий Володя вклинился между ними, но юркий Никитос нырнул под его расставленными руками и головой боднул Мишу в живот.