Сейчас же послышался топот госпожи Криворуковой.

– А пойдемте за столик! – сразу же предложила Дина. – А то чего это мы? Прямо как мыши какие-то… Дим, пойдем.

Но было уже поздно – вся труппа неслась к ним.

– О-о-о! Дима-а-а! – продвигался к ним и Свердыщев. – А я думаю, куда это ты…

Дмитрий взял знакомого за пуговицу и нежно заворковал:

– Юра, солнце мое, я, похоже, упустил часть твоей профессиональной деятельности. Напомни, ты где сейчас трудишься? И кем?

Артисты насторожились. До сего момента у них не было сомнений в том, что Свердыщев трудится на нивах кинематографа.

Вожделенный продюсер старательно отводил глаза и пытался поменять тему:

– Дим, а чего у нас там с фейерверками? Народ имеет мечту лицезреть.

– Народ даже не знает наверняка, что фейерверк будет. Я, опять же, к твоей профессии. Так где?

Свердыщев понял, что отвертеться не удастся, и потому поволок Дмитрия из коридора.

– Пойдем, я тебе там скажу. С глазу на глаз.

– Это на какой это глаз?! – взорвалась Анжела Кузьминична. – Мы здесь из себя черт-те что корежим, чтобы ему приглянуться, а он… Быстро говори, где работаешь?!

– А при чем тут я?! – возмутился господин Свердыщев. – Это, между прочим, братец мой Витька сказал, чтобы я твою кралю охмурил, наговорил про тебя всяких прелестей, ну и… Чтобы я притворился киношником. Вот я и расстарался! Я ж не знал, что ты, Дим, не в курсе.

Артисты зарокотали. Дмитрий обернулся к Дине:

– И что эта особь тебе про меня наплела?

– Дима, ты не поверишь, он ко мне даже не подходил, – растерянно смотрела на него Дина. – Может быть, что-то путает?

Дмитрий вопросительно уставился на Свердыщева.

– А при чем тут она-то? Мне сказали, что твоя девица – вон та! – вытаращился тот и кивнул на Женьку.

– Все понятно, – вздохнул Дмитрий и обернулся к артистам. – Граждане артисты! Сего индивида прошу киношником не считать, потому как товарищ с работой еще не определился.

Вот с этим Анжела Кузьминична никак не хотела соглашаться. Она уперла руки в бока и пошла на Свердыщева, как боевой слон.

– Вот что, драгоценный мой…

– Так это получается, – наконец дошло до Женьки сказанное. – Что он не талант во мне узрел, а…

– Женька! Не прерывай, когда старшие ругаются! – рыкнула на нее Кузьминична и схватила Свердыщева за шиворот.

– Какие у вас тут все женщины кровожадные, – извивался ужом Свердыщев, пытаясь вырваться. – А ведь какие на сцене милашки!

Артисты загрустили.

– Мы такой концерт из-за этого недомерка профукали, – вздохнула Анжела Кузьминична. – Такие номера были…

– А твой идиот нам все испортил, – кивнула Женька. – Испугался, видите ли, что мы к другому режиссеру убежим. А сейчас, хоть на глаза зрителям не попадайся.

– А мне кажется… – начал было Свердыщев.

– Молчи! Охламон! – рявкнул на него Чеботарев. – Я из-за тебя волос лишился! Теперь у меня никакой Надежды, одна Люська осталась.

– А я все же настаиваю, что концерт был чудесный! – бесстрашно топнул ножкой Свердыщев. – Потому что… это все-таки Новый год! А на все праздники одно и то же! А здесь…

Чеботарев икнул:

– А здесь, когда я на карачках торчал, ты вдруг разглядел вершину искусства?

– Не знаю, мне понравилось, – высоко задрал голову Свердыщев. – Свежий взгляд, нетрадиционное видение сценария новогоднего праздника, зритель был покорен… Вот!

– Предлагаю за это выпить! – нашелся Чеботарев. – За Новый год! За новое видение! За… Динка, не смей целоваться, когда я с тобой разговариваю! Даже у меня за спиной.

Все поспешили за столик.

Ночь была волшебной. В клубе гремела музыка. Звенели бокалы, раздавались крики и смех, не было грустных и одиноких.

– Танечка… ты прости меня, хорошо? – влюбленными глазами смотрел на жену Банченко. – Я был тако-ой дура-ак! Я же мог тебя потерять.

– Это я была дурочка, – счастливо улыбалась Татьяна. – Почему я не родила тебе раньше сына или дочку? Это я тебя почти потеряла… Но теперь-то в четыре руки мы тебя никуда не отпустим!

– Четыре руки – это мало. Пусть у нас будет много ручек и ножек…

Теперь играл медленный танец. Перед елкой медленно качалась Женька в паре с Петром.

За столами вино текло рекой. Да и не только вино, было что и покрепче.

– Дед Плутон, наливай! – командовала Анжела Кузьминична. – Настене хватит, он сегодня себя плохо вел.

Криворуков тоже смотрел на дедовский графинчик с вожделением, и последние слова жены сильно задели за живое:

– Я требую справедливости.

– Я сказала – не наливать! – рыкнула Анжела. – Я еще не забыла, как ты меня пеной тушил! Такой номер испоганил!

– Я не согласен! Сегодня нас так принимали!

Елка сверкала всеми гирляндами.

– Игорь, вот ты мне скажи, почему не женишься-то? – допытывался у Веткина Чеботарев.

– А мне и так хорошо, – беспечно махал рукой Игорь. – Вот скоро известным стану и тогда…

– Известным ты станешь, когда состаришься. А тогда уже тебе никакой женитьбы не надо будет. Погоди, сейчас Люське звякну…

На улице разноцветными искрами вспыхивало от фейерверков небо. Люди поздравляли друг друга и пели песни.

– Дим, у меня никогда в жизни не было такого Нового года, – прижавшись к груди Дмитрия, призналась Дина.

Боже! А ведь она уже перестала любить этот праздник. Из-за одиночества и своей ненужности… Просто у нее не было любимого человека.

Они стояли на улице и смотрели в небо.

– У тебя теперь всегда будет самый лучший Новый год, – пообещал Дине Дмитрий. – Я постараюсь сделать все возможное.

– Тебе надо просто быть рядом, – прошептала ему прямо в ухо Дина и посмотрела на своего возлюбленного счастливыми глазами.