— Погоди, я отойду за стеклянную перегородку, похоже, он работает и махнул на меня так, будто отгонял… Ну вот, можешь говорить. Чего ты хочешь от Петрика?

— Много чего, хотя, нет, совсем немного, самую малость. Вообще‑то он приписан к Миське Каминской, я не могу говорить с ним прямо, вынуждена через посредников.

— Почему через посредников?

— У него аллергия на кошек, а я, ты знаешь, вся в кошках.

— Тогда почему ты не обратишься через Миську Каминскую, а звонишь мне?

— Через Миську я тоже обращусь, но она мало о чем знает, а ты как раз в курсе всех наших событий, а кроме того, она не имеет представления, где он, скажем, находится в данный момент, а ты имеешь.

— Имею. Вижу его через стекло. И что?

— Я бы хотела, чтобы он мне сказал, кем на самом деле является некий Яворчик и почему он старался бросить на меня подозрения. И вообще, знаю ли я Яворчика? Если я чем‑то его обидела, хочу знать, чем именно, и радоваться ли мне из‑за этого или огорчаться?

Магда явно удивилась.

— Нет проблем. Сейчас спрошу его, раз ты этого хочешь. Но ведь я тоже знаю Яворчика и даже тебе о нем говорила.

— А, в самом деле, — спохватилась я и сердито добавила: — А раз ты его знаешь, почему же тогда ты не заметила, что он бросает на меня… эти самые? Слова ему не сказала?

Магда принялась оправдываться. Она его редко видит, а когда видела, он ничего такого не бросал. И вообще они работают в разных редакциях ТВ, так что если и бросал, то в другом коллективе. А ей, Магде, никто ни о чем таком даже не намекал, возможно, ее сочли неподходящим объектом. А в настоящее время он состоит вторым режиссером при Пызяке, а Пызяк притих и даже скукожился после того, как я устроила ему разнос из‑за плагиата, а может, и наоборот.

И я вспомнила о внутреннем скандале, какой учинила режиссеру. Очень неприятное воспоминание.

— Наоборот, — недовольно поправила я подругу. — Он воткнул в мой кусок текста извращенную порнографию и основательно припечатал ее моей фамилией.

— А… правильно! И я все хорошо вспомнила. Пызяк, похоже, вызвал общее неудовольствие, мы узнали, что он лишился всех надежд на «Оскара» или на какую‑нибудь «Золотую пальмовую ветвь», и его спонсоры как‑то стушевались. Он и сейчас что‑то ставит, но ничего выдающегося, а больше я о нем и не скажу. О, Петрик опять мне машет, теперь зовет, так что я пойду. Пока.

Магда не выключила свой сотовый, и в ходе достоявшегося разговора со звукорежиссером я вмест е с Магдиным часто слышала и его голос. Надо же, какой у Магды оказался полезный мобильник!

Магда начала свое сообщение:

— Оказывается, он был вторым режиссером очень недолго, всего один раз, а Петрик просит передать тебе его самое глубокое уважение… А, ты сама услышала? Да, и восхищение. Яворчик плохо зарекомендовал себя в работе над фильмом, он сделал попытку заняться с репортажами, как‑то зацепился в журналистике, и тут его новая карьера в самом начале зарубается на корню, потому что она отказалась дать ему интервью.

— Это не я, а пан Тадеуш, — успела вставить я, — но я бы тоже…

— А Яворчик утверждает…

— …что это из‑за меня?

— О, ты сама слышишь? Я бы отдала мобильник Петрику, но мне тоже интересно. Итак, из‑за своих глупых капризов ты сломала ему карьеру…

Я успела вклиниться:

— Ну конечно, в принципе сексуальные извращения можно отнести к моим глупым капризам…

— Кажется, это дело вкуса. Яворчик постарался сообщить всем, всем, всем, что Пызяк отверг твои сексуальные домогательства и не пустил тебя в свою постель. А ты из мести погубила Яворчику карьеру. И все знают».

— …что в этом правды ни на грош.

— Вот именно! А ты из ревности… что?!

Дальнейшее мне частично изложила Магда, а кое‑что я и сама услышала. По мнению Яворчика, который во мне увидел главное препятствие на своем жизненном пути и люто меня возненавидел, я иззавидовалась Эве Марш, поскольку ее произведения были нарасхват, ее рвали друг у друга из рук и издатели, и постановщики, сам Вайхенманн ею заинтересовался, Заморский в нее вцепился, Држончек собирался по Эве вскарабкаться на вершину своей служебной карьеры, а меня вытеснили куда‑то к чертям собачьим, мной никто не интересовался, и мне ничего не оставалось, как только погубить всех ее поклонников, начиная сверху. Ведь всем известно, что я давно рвалась на киноэкран, один режиссер даже умер из‑за меня, и вообще я премерзкая и мстительная особа, а душой моей завладел самый настоящий криминал!

Надо же! Все эти идиотизмы почему‑то раньше до меня не доходили.

— Господи боже мой! — в ужасе произнесла я. — Во всем этом единственная правда о смерти режиссера, это факт — умер мой знакомый режиссер. И он мне очень нравился. Но даже если бы я убила его собственными руками, то уже никакая статья Уголовного кодекса не покарает меня за истечением срока давности: ведь он скончался двадцать лет назад. Остальное просто потрясло меня!

— Меня тоже! — с трудом произнесла Магда. — Не верю собственным ушам.

— Так кто же всю эту пакость выдумал?! Яворчик? Сам?

— Как ты сказал? — Это относилось к Петеру. — А.. Петрик говорит, что нет, кажется…

— Я слышала. Ему все это кажется очень мутным и непонятным…

— Вот именно. Кто‑то напустил на тебя Яворчика, убедил его, что именно ты приложила руку к лавине обрушившихся на него неудач, отказав ему в интервью…

— Знаешь, я уже жалею, что не дала ему интервью, наверняка он бы побил рекорд по количеству глупых вопросов. Может, он все еще хочет со мной побеседовать? А так человеку одна надежда: раз я всех поубивала — конец мне, и какая радость для него… Что говоришь? Что у меня алиби? Это тебе Петрик сказал? Какое разочарование для бедняги… А, не алиби, просто у меня блат в полиции? Ну так он доиграется, катить бочку на полицию — себе дороже, за это у нас по головке не погладят. Ну хорошо, с Яворчиком все ясно, хотя я его никогда не видела, а в интервью ему отказали по телефону. Но спроси Петрика, кто же тот человек который напустил его на меня? Мой личный недруг или любитель всем делать пакости?

Магда держала свой мобильник далеко от уха, так что Петр Петер тоже мог слышать сказанное мной. И он сразу принялся отвечать мне. По его мнению, это мог быть не один человек а Яворчик упрямый и агрессивный, вот он и собирал со всех сторон все негативное по моему адресу и сам рассеивал мерзкие слухи, а люди с ним не спорили — себе дороже. Хочет сделать из меня убийцу — пусть делает, никто не станет с ним цапаться.

И тут Петрик высказал еще одно соображение — из числа этих, с негативным ко мне отношением, следует исключить Пызяка. Желая после всех своих неприятностей сохранить лицо…

— А у него есть лицо? — удивилась я.