А с появлением в моей жизни тебя, в одночасье ставшей центром моего мироздания, тем человеком, с которым я хотел бы провести остаток своих дней, разумеется, требуются кое-какие изменения. К великому сожалению, пока наши отношения носят, так сказать, «неофициальный» характер, во всяком случае, до тех пор, пока я не надену тебе на палец обручальное кольцо, присовокупив его к той цепочке, которую ты носишь на шее. А потому мне представляется жизненно важным, чтобы все вокруг знали, хотя бы с точки зрения финансовых вопросов, о наших истинных намерениях, на тот случай, если со мной произойдет что-то непредвиденное.

Уверен, тебя взволнует (ха-ха-ха!), а может, и выведет из себя новость о том, что я завещаю тебе тот загон для скота на нашем острове любви «Где-то посреди моря». Помню-помню выражение твоего лица в тот самый вечер, когда ты увидела его впервые. Но если сам хлев тебе не нравится, то земля, на которой он стоит, плюс проектная документация и разрешение на строительство – все это чего-то стоит. А не назвать ли нам наш дом по-простецки, без всяких изысков? «Что-то где-то посреди моря». Как думаешь? Хочу, чтобы «Нептун», мой нынешний дом на воде, тоже принадлежал тебе. Если честно, то это единственное мое достояние, представляющее собой определенную материальную ценность. Разве что еще мопед, но, думаю, ты оскорбишься, если и его я тоже завещаю тебе. Да, совсем забыл. Имеется еще какой-то жалкий трастовый фонд, который учредил для меня мой щедрый папаша. Надеюсь, денег там должно хватить на домашнее красное вино, которое ты будешь попивать в будущем на нашем Острове любви в доме под названием «Что-то где-то посреди моря».

Прости за ужасный почерк, въехали на неровный отрезок полотна, и в поезде немного трясет. Впрочем, сразу же по завершении соревнований я немедленно изыму письмо у мамы, хотя бы для того, чтобы перепечатать его на машинке. Но если же этого по каким-то мизерным по своей вероятности причинам не случится и я все же попаду в какую-нибудь передрягу, то тогда я хоть буду покоиться с миром, зная, что сделал все как надо.

А сейчас, Алли, перехожу к романтической части своего письма. Хочу поговорить с тобой о чувствах. О том, как сильно я люблю тебя. О том, что ты значишь для меня. За такой короткий отрезок времени, что мы знаем друг друга, ты стала для меня всем. Ты в буквальном смысле раскачала мою лодку, лишив ее всякого равновесия (надеюсь, ты по достоинству оценишь мою морскую терминологию), но я снова повторяю: жду не дождусь того момента, когда буду обнимать тебя за талию и придерживать, если тебя в очередной раз станет тошнить, или буду дискутировать по поводу твоей замысловатой и немного таинственной фамилии, каждый раз открывая в тебе что-то новое, неизвестное мне, интересное. Готов потратить на это всю оставшуюся жизнь и с умилением наблюдать за тем, как мы оба в положенный срок начнем стареть и терять зубы.

А если все же тебе доведется прочитать эти строки, то подними голову и взгляни на звезды. Знай, я смотрю на тебя с небес, вполне возможно, за кружкой пива в компании с твоим отцом. Не этим ли ты баловалась в детстве, а? Как видишь, я помню и твои дурные привычки.

Моя дорогая Алли! Альциона! Ты не представляешь, сколько радости ты принесла мне.

Будь СЧАСТЛИВА! У тебя дар быть счастливой.

Тео»

Я просидела на террасе весь вечер, смеялась и плакала одновременно. В этом письме был весь Тео. И сердце мое снова обливалось кровью при мысли о том, что его больше нет.

С Селией мы встретились лишь на следующее утро, за завтраком. Накануне вечером она проводила меня в мою комнату, но ни словом не обмолвилась о письме Тео ко мне. Я была благодарна ей за проявленный такт. За завтраком она сказала, что вынуждена отлучиться на какое-то время. Надо зарегистрировать смерть Тео, дать соответствующие распоряжения о транспортировке его тела в Лондон, а потом мы вместе должны обсудить дату его похорон.

– Алли, есть еще кое-что, о чем попросил меня Тео в своем письме. Он просит тебя сыграть на флейте во время траурной церемонии.

– Правда? – изумленно воззрилась я на Селию, в который раз поразившись предусмотрительности Тео во всем.

– Правда. – Селия тяжело вздохнула. – Вообще-то, все распоряжения насчет собственных похорон он сделал давным-давно. Торжественная поминальная служба, потом кремация. Кстати, он настаивал, чтобы при этом никто не присутствовал. Тео попросил развеять его прах на бухтой Лимингтон. Там он под моим началом постигал когда-то азы парусного спорта, учился ходить под парусом. Так ты готова выполнить его пожелание?

– Я… не знаю…

– Тео говорил, что ты чудесно играешь на флейте. Как ты догадываешься, музыку для исполнения он тоже выбрал нестандартную, такую же оригинальную, каким человеком был сам. Он пожелал, чтобы ты сыграла для него пьесу «Парень Джек» из «Фантазии на тему английских народных песен о море». Ты наверняка слышала эту мелодию на каком-нибудь концерте классической музыки, верно?

– Да, я очень хорошо знаю эту пьесу. Пожалуй, нет ни одного моряка на свете, который не знал бы эту мелодию. В сущности, это главная музыкальная тема старинной баллады «Моряк Колледж Хорнпайп».

В моей памяти мгновенно всплыли звуки знакомой мелодии, которую я когда-то исполняла на флейте, много-много лет тому назад. Но вот, оказывается, хорошо помню ее и до сих пор. И снова подумала: как же много в этой неожиданной просьбе Тео от него самого. Здесь и его страстная, всеобъемлющая любовь к морю и к парусному спорту, и жизнеутверждающая сила бытия, и радость от того, что ты еще просто жив.

– Мне будет приятно сыграть эту мелодию для Тео, – закончила я.

И впервые после получения известия о его гибели я дала волю слезам.

* * *

В последующие несколько дней мы с Селией изо всех сил отбивались от толп журналистов, буквально взявших наш дом в осаду. Жили мы как две затворницы, рискуя высунуть нос на улицу только затем, чтобы купить себе какой-нибудь еды да траурные платья для похорон. Пройдя через все эти наводящие тоску, но неизбежные в подобной ситуации дела, я лишний раз преисполнилась уважением к Па Солту, который срежиссировал собственные похороны таким образом, чтобы никому не доставлять лишних огорчений. Вместе с тем безмерно возросло и мое уважительное отношение к Селии. Ведь Тео был для нее всем, смыслом всей ее жизни, а она держалась очень мужественно, не выставляя напоказ свое горе.

– Навряд ли Тео успел рассказать тебе об этом, Алли, но у него была своя любимая церковь в Лондоне. Церковь Святой Троицы на Слоун-Стрит, неподалеку от нашего дома. В младших классах он учился в школе, расположенной рядом с этой церковью. Помню, как лет восьми он солировал на рождественском богослужении, исполняя гимн «Там, в яслях, младенец Иисус…», а я стояла и любовалась им, – пустилась в воспоминания Селия, и счастливая улыбка любящей матери озарила ее лицо. – Так что скажешь, если мы церемонию прощания проведем именно в этой церкви?

Меня тронуло до глубины души то, что Селия советуется со мной по таким сугубо семейным вопросам. И хотя мое мнение было не так уж и важно – ведь она будет хоронить своего единственного, своего любимого сына, которого знает как никто, – тем не менее какое надо иметь благородство души и какое сострадание к ближнему надо проявить, чтобы понять и оценить мои чувства к Тео. А заодно и то, что чувствовал Тео уже по отношению ко мне.