Анна Андерсдаттер Ландвик замерла, поджидая, пока Роза, самая старая корова в их стаде, преодолеет крутой склон. Как обычно, Роза плелась в самом хвосте стада, которое направлялось на свежее пастбище.

– А ты, Анна, спой для нее какую-нибудь свою песенку, – говорил ей всегда в таких случаях отец. – И она догонит остальных. Будет стараться ради тебя.

Анна запела первый куплет песни «Музыкант Пер». Эту песню Роза любила больше всего. Чистые звуки мелодии полились по низинам и рассыпались серебристыми колокольчиками. Зная, что Розе потребуется некоторое время, чтобы доковылять до нее, Анна уселась прямо на траву, приняв любимую позу. Обхватила руками коленки, подперла ими подбородок и задумалась, с наслаждением вдыхая теплый вечерний воздух. Она любовалась окружающими красотами и продолжала напевать, а вокруг звенели, стрекотали, пищали сотни самых разных насекомых, обитающих в поле. Солнце уже склонялось за горы, окаймляющие долину с противоположной стороны. Последние лучи скользили по водной глади озера, делая ее золотисто-розовой. Но скоро солнце спрячется совсем, и сразу же станет темно.

С каждым днем темнело все раньше и раньше. Летние месяцы радовали обилием света. Даже в полночь было еще светло как днем. А уже сегодня, к тому времени, как Анна вернется домой, мама наверняка зажжет во всех комнатах керосиновые лампы. А потом отец и младший брат придут им на помощь, помогут закрыть летний загон для скота и начнут перегонять коров с пастбища в теплые хлева на зимовку. Обычно все эти работы знаменуют собой окончание скоротечного северного лета и приближение зимы, долгих, тягостных месяцев, которые предстоит провести почти в полной темноте. Самое унылое время года. Скоро, совсем скоро сочная зеленая трава спрячется под толстым слоем снега, а они с матерью покинут летний домик, в котором прожили все летние месяцы, и вернутся к себе на ферму, в дом рядом с небольшим поселком Хеддал.

Но вот Роза подошла совсем близко. Корова то и дело тыкалась мордой в траву, отщипывая по листочку. По мнению отца, Роза вряд ли дотянет до следующей весны. Все уже давно потеряли счет прожитым ею годам. Одно точно: она старше Анны, которой совсем недавно исполнилось восемнадцать. При мысли о том, что в следующем году Роза уже не будет встречать ее, приветствовать своими ласковыми янтарными глазами, на глазах у Анны выступили слезы. А тут еще долгая зима впереди, с бесконечной вереницей дней, которые придется коротать в кромешной темноте. Слезинки, одна за одной, сами собой покатились по щекам Анны.

Она торопливо смахнула их рукой. Одна радость. Дома в Хеддале ее ждут не дождутся кошка Герди и верная собака Вива. Как приятно будет сидеть у теплой печки с мурлыкающей кошкой, свернувшейся калачиком у нее на коленях, и с ломтем хлеба, намазанным сверху толстым слоем gomme — сливочной помадки на сахарном сиропе и молоке. А Вива будет стоять на подхвате и слизывать языком все крошки с пола. Впрочем, Анна прекрасно понимала: мама не даст ей нежиться у печки и бездельничать всю зиму.

– Совсем скоро, дитя мое, ты заживешь собственным домом, и мужа тебе придется кормить уже самой. Учти, меня рядом не будет, – постоянно напоминала ей Берит, ее мама.

Самой придется сбивать масло, штопать белье, выхаживать цыплят, печь хлебные лепешки, которые так любит ее отец – он может за один присест умять дюжину таких лепешек. Но пока Анну мало занимали домашние дела и уж совсем не волновало то, как и чем она станет кормить своего воображаемого мужа. Как она ни старалась приблизиться к идеалу образцовой хозяйки дома, приходилось честно признаться, что пока ее успехи на этом поприще были весьма скромными, если таковые вообще просматривались.

– Сколько лет я учу тебя делать сливочную помадку, – совсем недавно, всего лишь на минувшей неделе, пеняла ей мать, – а у твоей помадки все равно не тот вкус. – С этими словами Берит поставила на кухонный стол банку с сахаром и кувшин свежего молока. – Пора бы уже и научиться.

Анна старалась, очень старалась, но все равно помадка у нее постоянно подгорала снизу и крошилась по краям.

– Предательница! – с обидой шептала Анна своей любимице Виве, когда даже вечно голодная дворовая собака, готовая съесть что угодно, воротила нос и наотрез отказывалась от предложенной ей порции помадки, приготовленной Анной.

Хотя Анна окончила школу четыре года тому назад, она очень скучала по занятиям с фрекен Якобсон, учительницей, которая колесила по деревням провинции Телемарк, обучая местных детей грамоте. Каждую третью неделю месяца она проводила в их деревне. Уроки фрекен Якобсон нравились Анне гораздо больше тех занятий, которые проводил с ними строгий пастор Эрслев. Он заставлял учеников заучивать целые куски из Библии, а потом они читали эти отрывки наизусть перед всем классом. Анна ненавидела его уроки. Ее всегда бросало в жар, когда, стоя у доски, она чувствовала на себе десятки взглядов и, запинаясь и спотыкаясь, бубнила вслух всякие непонятные слова.

Жена пастора фру Эрслев была гораздо добрее своего мужа и проявляла больше терпения, когда они разучивали с ней гимны для последующего исполнения в церковном хоре. Очень часто именно Анне поручали солировать на этих выступлениях. Пение вообще, по мнению самой Анны, давалось ей гораздо легче, чем чтение. Когда она начинала петь, то просто закрывала глаза, открывала рот, и звуки, казалось, лились из нее сами собой, завораживая слушателей своей красотой.

Порой в своих мечтах Анна представляла себе, как поет перед прихожанами какой-нибудь большой церкви в Христиании. Ей всегда казалось, что именно в те минуты, когда она поет, она и живет настоящей жизнью. В реальной жизни, о чем постоянно напоминала ей мама, все обстояло иначе. Зачем деревенской девушке певческий талант? Разве что петь песенки для коров, чтобы они быстрее плелись с поля домой. А со временем она будет петь колыбельные, укладывая своих малышей спать. Нет, недюжинные вокальные способности Анны Ландвик едва ли потребуются ей в будущем. Все ее подружки-одногодки, с которыми Анна когда-то пела в одном хоре, либо помолвлены, либо уже выскочили замуж. А теперь вот, бедняжки, пожинают плоды своего скороспелого решения стать замужними матронами, что, видно, совсем даже непросто. Во всяком случае, одни постоянно хворают, другие вначале растолстели, раздались вширь, а потом в положенный срок произвели на свет краснолицых, вечно хныкающих младенцев. И все как одна перестали петь в хоре.

На свадьбе старшего брата Нильса Анне пришлось выслушать от многочисленной родни не одну шутку в свой адрес. Дескать, засиделась в девках. Но поскольку конкретный соискатель на руку и сердце Анны так и не обозначился на горизонте, то и грядущую зиму ей придется коротать в родительском доме в обществе младшего брата, который уже стал открыто обзывать ее вековухой, как обычно кличут незамужних девиц в их деревне.

– На все воля Божия, – подшучивал над ней порой отец. – Вот увидишь! Отыщется тебе такой муженек, который не станет смотреть в тарелку с едой, что ты поставишь перед ним на столе, а будет только любоваться твоими красивыми голубыми глазками.

Анна догадывалась, кого конкретно ее родители имели на примете, рассуждая о замужестве дочери. Наверняка это Ларс Трулссен, тот смельчак, который регулярно мужественно поедал ее подгоревшие лакомства. Он тоже из Хеддала. Живет вместе с больным отцом на соседней ферме. Для двух ее братьев Ларс, единственный ребенок в семье, к тому же оставшийся в шесть лет без матери, был кем-то вроде третьего брата. Во всяком случае, в доме Ландвиков он был своим и часто оставался у них на ужин. Анна вспомнила, как в детстве они все вместе играли длинными зимними вечерами или днем, когда начинался снегопад и все вокруг утопало в снегу. Ее братья-сорванцы любили валяться на снегу, закапывать друг друга в глубокие сугробы. Их золотисто-рыжие волосы, как у всех Ландвиков, красиво выделялись на белоснежном поле. Между тем, к немалому изумлению мальчишек, Ларс, более хрупкий в сравнении с крепышами-братьями, всегда предпочитал их забавам уединение в доме, с книгой.