на переливчатый фиолетовый шар, который служит проводником в высшие сферы сознания.

Прошло пять томительных минут. Урсула продолжает глядеть на шар, а ведьмы выжидающе глядят на нее. Наконец Урсула моргнула и покачала головой.

– Что там? – тревожным шепотом спрашивают Квини и Руби.

– Опять два противоречивых посыла.

Все расстроенно вздыхают.

– Лучше довериться картам, – говорит Урсула. – Остальное можно отложить.

Поскольку этот день посвящен Руби, Урсула протягивает ей карты в мешочке из лилового шелка.

– Ты знаешь, что делать, – говорит она.

Конечно же, Руби знает. Она гадала сотни раз, спрашивая у карт, вернется ли, раскается ли ее неверный возлюбленный, а может, ей суждено повстречать еще более загадочного или более бессовестного ухажера. Руби берет в руки мешочек, закрывает глаза и мысленно формулирует свой вопрос, а затем, вложив в слова всю свою отчаянную надежду, произно– сит:

– Удачно ли пройдет ограбление?

Затем Руби достает из мешочка карты (они большего размера, чем обычные), неловко перетасовывает их, вытаскивает восемь карт и неохотно протягивает их Урсуле. При этом лоб ее покрывается потом, от волнения лицо становится серым.

Пока Урсула переворачивает карты и раскладывает их по правилам гептаграммы, Руби отворачивается и начинает нервно ходить от одного камина к другому.

Квини стоит за спиной Урсулы и пытается заглянуть ей за плечо, но та рычит:

– Отодвинься и не мешай.

Драматично всплеснув руками, Квини выпрямляется, но Урсула все равно чувствует на шее ее горячее дыхание. Все глядят на карты, давно знакомые картинки, словно в семейном альбоме. Эти карты они видели сотни раз, но не обладают даром ясновидения. Поэтому ведьмы кидают взгляды на Урсулу, ожидая ее вердикта.

В какой-то момент, сделав расклад, Урсуле хочется соврать. Мол, сегодня – неблагоприятный день для ограбления. Но ясно же, что Руби все равно не отступится. Недельная выставка в местном музее Ротшильдов подошла к концу, и эта ночь последняя, а потом коллекцию увезут.

Если не провернуть это дело сегодня, Руби полетит в другой город, а потом снова и снова, пока дело не закончится успехом. Поэтому, изучив карты, Урсула объявляет:

– Будет парочка небольших осложнений, но мы справимся.

Издав победный клич, Руби бросается к сестрам, и все обнимаются.

И никому даже в голову не приходит, что Руби неверно сформулировала свой вопрос.

40

Тридцать три года назад. Вечер ограбления

Айви наколдовала бурю точно в назначенное время – после заката и через полчаса после закрытия музея. Извилистые молнии разрывают ткань небесного пространства, и оно буквально трещит по швам. Окна музея сотрясаются от раскатов грома: кажется, это призраки банши [86] колотятся в стекла, требуя, чтобы их впустили. Застучали дробью тяжелые капли дождя. Иезавель стоит на углу здания музея в одной шубе, под которой почти ничего не надето.

Разумеется, шуба – из искусственного меха, Табита и не допустила бы иного, а вот нагота Иезавель – самая что ни на есть натуральная. Это она так подготовилась для встречи с охранником Джимми, уроженцем Бронкса. Джимми очень похож на брутального актера Роба Лоу [87], на которого Иезавель постоянно натыкалась в журналах о знамени– тостях.

Сегодня у них будет третье свидание, предыдущие два Иезавель устраивала в порядке репетиции. Может, она и не ученый вроде Айви или Квини, но ее вполне можно назвать исследователем с весьма оригинальной методологией.

Новыми деталями в сегодняшнем представлении стали, разумеется, буря, а еще какой-то непонятный юноша, зависающий возле дверей. Его шляпа надвинута на лоб, в руках газета, которую он пытается читать под дождем. Иезавель не нужны свидетели, это слишком рискованно, поэтому она стоит и ждет. И лишь когда юноша засовывает газету в карман и переходит улицу, Иезавель спешит к дверям.

Гремит гром, и стучать приходится громко. Наконец, за стеклянной дверью показался Джимми: с плотоядной улыбочкой он отстегивает от ремня связку ключей, и тогда Иезавель слегка раздвигает полы шубы.

Будучи опытной соблазнительницей, она знает, как разжечь в мужчине огонь. И для этого предвкушение должно быть как можно более долгим.

Джимми открывает дверь, жадным взглядом заглядывая за полы шубы Иезавель.

Войдя внутрь, она кокетливо улыбается.

– Ах, простите, сэр, – мурлычет она. – Разглядывая ваши стояки… то есть стойки с экспонатами, я где-то забыла свою сумочку. Вы не поможете отыскать ее? – Томно опустив ресницы, она оттопыривает пальчиком нижнюю губу. Ее алые маникюр и помада соблазнительно блестят в электрическом свете.

– Конечно, мэм. – Джимми галантно приподнимает кепку, точь-в-точь разыгрывая сценку их первой встречи пару месяцев назад, когда Иезавель действительно посетила музей и «забыла» там сумочку.

– Как вы добры, – воркует Иезавель.

Прежде чем Джимми успевает запереть дверь, легким движением запястья она наводит на замок чары разблокировки, средь шума бури Джимми не слышит характерного щелчка.

– Пройдемте, – с ухмылкой произносит Джимми, указывая в сторону пульта охраны.

Как и в предыдущие два раза, он собирается устроить небольшой фарс с разыскиванием сумочки в корзинке для забытых вещей, после чего отведет Иезавель в дежурку, чтобы якобы пошуровать во второй корзинке, но на самом деле займется поиском у нее под шубой. Не считая туалетов, дежурка – единственное место, где не установлены камеры, а значит, тут можно оттянуться по полной.

Во время секса Джимми не очень-то многословен, и это плохо, так как Иезавель, как и все девочки на свете, любит, когда ее подстегивают всякими грязными словечками. Зато он становился болтливым после самого апогея: откинувшись на кушетке и тяжело дыша после их первого совокупления, он рассказал, что работает с напарником Тони, просто тот вечно опаздывает.

Дело в том, что Тони нужно добраться до музея из доков, где он работает в дневную смену, так что Джимми его прикрывает где-то сорок пять минут или даже час. Но это не беда, потому что посетителей выводит из музея предыдущий охранник, а после этого тут все тихо, ночная работа не пыльная.

– Тони здесь? – на всякий случай интересуется Иезавель.

– Нет. Так что у нас с тобой сорок минут как минимум. – Обернувшись, Джимми многозначительно шевелит бровями и грязно улыбается.

Тонкие шпильки Иезавель дробно стучат по мраморному полу, исполняя любовную прелюдию. Этот молодой охранник – настоящий фетишист и настаивает, чтобы во время секса Иезавель не снимала сапожек. А у Иезавель свой фетиш – ей нравится, чтобы Джимми оставался в форме.

Изначально план Квини не включал никаких соблазнений и уж тем более секса: Квини полагала, что для идеального ограбления это вовсе не обязательно. Но во время рекогносцировки Иезавель положила глаз на молодого охранника и