сядем на мель. Предприятие сорвётся, не начавшись. Мы будем выглядеть как круглые идиоты! Но если море нам поможет, все будет хорошо. В носовом трюме достаточно провизии, а в баках полно воды.

Поверх его плеча Элиза видит белошейную цаплю, взгромоздившуюся на ветку мангрового дерева и неотрывно следящую за ними бесстрашным желтым глазом.

Наконец наступающий прилив поднимает люггер, Аксель и Квилл отдают швартовые. Пока судно легко скользит вдоль канала, Элиза медленно ведёт взгляд по заливу и берегу, через дюны, продираясь через полоски ломкого спинифекса, прокладывая путь к зыбучей железной глади города. Она думает о Баларри и двух мужчинах, преследующих его на лошадях по лесным зарослям. Она представляет бунгало, терпеливо стоящее на сваях. А внутри него – полированные часы-календарь. Каждую секунду он повторяет: «Быстрей. Быстрей. Быстрей». Слабые брызги долетают до планширя[46], когда нос люггера опускается, рассекая бирюзовую толщу воды. Вскоре город превращается всего лишь в мазок на горизонте, угрожая окончательно скрыться из виду. Ей необходимо подняться выше. Она не может проститься с ним. Пока нет. Элиза ставит босую ногу на планширь и, ухватившись за снасти, поднимается выше. Теперь Баннин на горизонте похож на тонкий волосок. Ветер треплет ей рукава. Позади развеваются юбки.

– Все в порядке? – спрашивает Аксель, и она тяжело опускается на палубу. – Идём, ветер усиливается.

Судно, рассекая волны, идет в открытое море.

* * *

– Вы скоро привыкнете! – с другой стороны палубы кричит Аксель, пока Элиза висит на фале. Квилл в это время осматривает старый воздушный насос. – Мы ещё сделаем из вас настоящего моряка. – Она бы на его месте не была так уверена.

Глядя на воду, она представляет отца и брата, без сомнения, привыкших к качке. Элизе хотелось бы чувствовать себя на воде так же свободно, как чайки. Она переводит взгляд на шлюпку, привязанную к борту. Шлюпка кажется такой маленькой! Такой хрупкой! Если отец смог выйти в море на такой же, то и она сможет.

Через несколько часов она расслабляется. Еле переставляя ноги, подходит к перилам и заглядывает в воду. Все кажется так удивительно близко, у люггера такая низкая посадка на воде, что можно пощекотать рыбу пальцем. Меньше чем в трёх футах внизу проплывают медузы, словно полупрозрачные облака. На поверхности греется сонная черепаха, поднимая голову-перископ перед тем, как исчезнуть в волнах. Приплывает стая акул, их крепкие тела четко видны в прозрачной воде. Они не столько двигаются, столько пританцовывают, плавно покачиваясь от головы до кончика хвоста. Вслед за ними, вспыхивая серебром, из воды выпрыгивают маленькие рыбки, с всплеском возвращаясь обратно.

После обеда убаюканная пением ветра в вантах, Элиза в одиночестве устраивается под тенью парусов. Потягивая сладкий чай, листает страницы отцовского дневника, изучает каждый рисунок, слыша его глубокий голос в каждом слове. Чайки тесно обступили судно, составив ей приятную компанию. Они беспрестанно исчезают в фонтане брызг, выныривая с крошечными рыбешками, корчащимися в клювах. Аксель, стоя за штурвалом, попеременно поглядывает то на компас, то на паруса. Квилл гремит посудой на палубе, колдуя над ужином. Элиза задумалась, глядя на ученика. Ей неловко, что так мало знает о нем. Она проходит вдоль борта и присаживается на парусину. Квилл коротко улыбается, но не прекращает своего занятия. Элиза улыбается в ответ, а потом качает головой. Как лучше начать разговор? У неё особо нет опыта общения с детьми, хотя Квилл, похоже, настолько чувствует себя на корабле в своей стихии, что может сойти за взрослого.

– Тебе нравится работать у Маквея? – спрашивает она наконец.

– Угу. – Квилл кивает, достает из кармана нож и отрезает верх мешка. Она задается вопросом, помнит ли мальчишка о материнской заботе. Пела ли мать Квиллу колыбельные, может ли он вспомнить ее запах или нежность прикосновений.

– А… чем тебе больше всего нравится заниматься?

Квилл бросает на неё быстрый взгляд. Несколько зёрен риса просыпаются на палубу.

– Крикет.

– Крикет?

– Ага, – он кивает, – отец Маквей отличный отбивающий. Он научил меня всему, что знает сам. Мы и в лагере играем, там есть несколько хороших подающих.

Элиза никогда не понимала прелести этой игры – только и делаешь, что ждёшь. Но в межсезонье для торговцев жемчугом это становится основным занятием, и весь город принимает в нем участие. Мужчины всех мастей.

– Ещё я люблю читать книги, – продолжает Квилл. – Они могут многому научить.

Элизу веселит эта серьезность.

– Так вот как ты выучил столько языков?

Квилл зачерпывает рис узкими ладонями и медленно разжимает их, высыпая над котелком.

– Так и есть, мисс, это тоже помогает, но в основном я научился на люггерах.

Она представляет себе юнгу, пристающего с расспросами к самым разным по характеру мужчинам, из которых собрана команда. Не сердятся ли они на присутствие такого сообразительного ребёнка?

– Они утверждают, будто английский язык самый лучший. – Квилл проводит рукой по потному лбу. – Говорят, что в здешних краях это язык власти. Но это не так. – Мальчишка встряхивает котелок. – Здесь много других, на которых разговаривали много веков. Их сотни. Мы с отцом Маквеем составили список всех слов, которые слышим. Орфографию нам приходится угадывать, но он говорит, что важно все записать, пока это не исчезло.

Когда на море опускается темнота, они ставят на ночь люггер на якорь. Тяжёлые тучи заволокли небо, оставив только несколько ярких звёзд, и они ужинают при свете фонарей в дружеском молчании.

Когда посуда вымыта, Квилл расстилает парусину и забирается на неё. Аксель уходит на корму, где, привалившись к стенке каюты, открывает книгу. Он кивком подзывает Элизу. Она осторожно ступает по палубе и присаживается рядом с ним.

– Что-то интересное? – спрашивает она. Обложка выглядит старой и потрёпанной. Он открывает и начинает читать вслух:

– Вращаясь напротив Солнца, ночь шла вместе с Весами. Когда время тьмы побеждает день, они расстаются с руками ночи, так что над берегом, представшим передо мной, белые и алые щеки прекрасной Авроры с ее увяданием становились оранжевыми.

Элиза поднимает голову, глядя вверх, на звёзды, что висят низко, словно падшие ангелы. Ее колени то и дело целуют колени Акселя, когда волны раскачивают лодку. Незаметно утекают минуты, пока тихое сопение Квилла поднимается и опускается в воздухе.

– Бьюсь об заклад, вы не думали о том, что окажетесь здесь, – говорит Аксель, откладывая книгу.

– В Австралии?

– Нет, – улыбается он. – На люггере посреди океана.

Она улыбается ему в ответ и опускает голову.

– Нет, не думаю, что я могла такое предвидеть.

– И все же, как вы оказались в Баннине? – Он подвинулся, чтобы оказаться лицом к лицу с ней. – Это из-за вашего