Я бродил после обеда по руинам одной некогда прекрасной выходящей к казарме улицы, размышляя о разных вещах, когда заметил привлекательно одетую французскую девушку, шедшую в том же направлении. Было нечто знакомое в этой молодой девушке. Когда она повернула голову ко мне, я сразу же узнал ее: Жанетта.

Когда она увидела меня, бросилась мне на шею, прижала к себе и заплакала. У нее были проблемы, сказала она, поскольку она вела себя по-дружески с нами, германскими солдатами. Она почувствовала, что ее жизни угрожает смертельная опасность от maquis41, и у нее не было другого выхода, как только покинуть Лорьян, чтобы спасти свою жизнь.

Когда Жанетта увидела, что я по-прежнему ношу образок святого Христофора, который она подарила мне, снова расплакалась. Я делал все возможное, чтобы успокоить ее, но, поскольку мне вскоре предстояло участвовать в патруле, я мало что мог сделать для нее. Я думал, что она оценит, что кто-то захотел пообщаться с ней, поскольку все ее друзья и соседи отвернулись от нее.

Эту ночь мы провели вместе. На следующий день она подарила мне несколько пачек сигарет, чтобы скрасить мою жизнь в море, а потом уехала, чтобы начать новую жизнь где-то на востоке страны. Я больше ничего не слышал о ней, хотя никогда не мог забыть ее. Я носил подаренный ею мне образок со святым Христофором вплоть до того дня в 1944 году, когда один американский солдат сорвал его у меня с шеи как сувенир.

Срок нашего выхода в море приближался, и мы начали грузить на борт U-505 наше личное имущество. Наиболее явным признаком предстоящего нам выхода в море стало перетаскивание наших собственных коек из Lager Lemp на борт U-505.

В одну из ночей один торпедный механик, несший вахту на верхней палубе, спускаясь по скоб-трапу с мостика в центральный отсек, чтобы разбудить своего сменщика, зацепился взведенным затвором своего автомата МП-40 за одну из скоб трапа. Затвор встал на боевой взвод, спусковой крючок зацепился за что-то, и автомат выпустил короткую очередь из трех выстрелов по людям, несшим вахту в центральном отсеке. Один из вахтенных получил легкое ранение мякоти руки 9-мм автоматной пулей.

Услышав автоматную стрельбу, мои друзья и я тут же вылетели из своих коек и побежали в центральный отсек отбивать абордаж любыми ключами и трубами, до которых удалось бы дотянуться. Когда же мы увидели, что произошло, то разразились неудержимым смехом. Пара ребят достала аптечку и, не переставая смеяться, наложила такую повязку, что бедный раненый стал походить на египетскую мумию.

Нам кое-как удалось упросить вахтенного унтер-офицера не докладывать об этом маленьком инциденте, удалось найти и три автоматных патрона, чтобы пополнить отсутствовавшие в магазине автомата. Офицеры так никогда и не узнали об этом инциденте, хотя постоянно задавались вопросом, почему вахтенный навсегда получил прозвище «снайпер».

1 июля U-505 была передвинута в заполненное водой отделение бункера. С ее новой и намного большей боевой рубкой, покрытая слоем свежей темно-серой краски, она была совершенно не похожа на ту же самую лодку, которую мы еле-еле привели в гавань чуть больше шести месяцев назад.

Начались последние подготовки к выходу в море. Как всегда, самой трудной задачей была погрузка торпед. Борт о борт к U-505 подошли плоскодонные суда с длинными черными «угрями». Эти «угри» были приподняты и вручную с помощью блоков и рычагов спущены вниз через носовой и кормовой люки в соответствующие торпедные отсеки. Когда каждый из них был размещен во внутренностях нашей лодки, я часто представлял себе, как эти монстры проламывают борта вражеских судов.

Следующими подошли грузовики с продовольствием. Большие упаковки с провизией поднимались кранами и перемещались ими на верхнюю палубу, а уже оттуда укладывались внутрь лодки в строгом порядке в соответствии со списком. Меня воротило от вида грузившейся картошки после моего отвратительного знакомства с этим гнилым продуктом во время последнего похода. Даже запах картошки вызывал спазмы в моем кишечнике, хотя на этот раз картофель был вполне свежий.

Затем наступила очередь погрузки боеприпасов. Новое вооружение нашей лодки делало эту задачу относительно простой по сравнению с прошлым временем, поскольку магазины с 20-мм боеприпасами было куда проще ворочать, чем массивные 105-мм артиллерийские снаряды, которые нам раньше приходилось складировать. Эта большая четырехствольная зенитная установка внушала изрядную уверенность в том, что мы сможем отбиваться от атак самолетов. Действительно, мы уже выбрали на ее широком щите пространство, где изобразили силуэты наших самолетов-врагов. Но при всей нашей браваде, порожденной этими 20-мм зенитными установками, мы понимали, что достаточно одному атакующему самолету прорваться сквозь завесу их оборонительного огня, как со всеми нами будет покончено.

Последней работой после погрузки была проверка лодки на герметичность. После того как были задраены все люки и клапаны, был запущен большой компрессор, который создал в лодке частичный вакуум. Установленный в лодке барометр, показания которого были выведены наружу, показал, что утечки воздуха не существует. Все проверки показали нормальное состояние оборудования, и мы были готовы отправиться в боевой поход.

На следующий день мы вернули лодку из бункера на спускной слип и завершили длительный процесс размагничивания лодки, который, как мы надеялись, поможет защитить нашу лодку от любой магнитной мины, заложенной в гавани авиацией союзников. Нервное возбуждение нарастало внутри нас по мере того, как, шаг за шагом, мы приближались к часу отплытия.

Вечером мы организовали традиционный отправной банкет. Как всегда, было много выпивки и тостов, так как мы пустили в дело наши последние запасы пива и крепких напитков. Истратив последние деньги и попрощавшись со всеми, мы наконец были готовы уйти в боевой поход.

Мы получили разрешение выспаться несколько дольше, чтобы уменьшить воздействие банкета. Затем, в 10:30, мы заняли места в автобусе, идущем к лодке, и захватили наши последние личные вещи. Я лично захватил с собой пакет с несколькими дюжинами лимонов в качестве профилактического средства от выпадения зубов, обычного бедствия на лодке, следствия нашей скудной диеты в море.

Наша церемония отплытия была несколько менее торжественной, чем в прошлые разы. Прежде всего, не было оркестра военно-морских сил. Его заменяли несколько аккордеонистов, которые играли и пели традиционные военно-морские песни. Несколько офицеров из штаба флотилии и около пятидесяти провожающих пришли попрощаться с нами и пожелать удачи. У многих из них на глазах поблескивали слезы, как и у некоторых членов экипажа нашей лодки.

Сколь различными по тону были эти проводы с предыдущими! Исчез дикий оптимизм и безмерный шовинизм. Их место заняла стальная решимость выполнить свой долг, чего бы это ни стоило. А ведь мы хорошо представляли себе, чего стоила битва за Атлантику. За три прошедших месяца не менее девяноста подводных лодок не вернулись на свои базы! Поскольку весь наш подводный флот состоял из нескольких сотен боевых субмарин, это были ошеломляющие потери. Но мы были профессионалами, частью гордой военно-морской традиции. Нашей родине грозила опасность, и у нас была работа, которую следовало сделать.