— Нам и этого не понять, — так же внезапно возник у нее в правом ухе тихий голос Шоно.

— Что вы сказали? — Вера чуть не подпрыгнула от неожиданности.

— Небо, говорю, здесь потрясающее, — по-русски промурлыкал тот, приподнимаясь на носках и громко втягивая носом воздух. — Открылась бездна звезд полна… Да-с, неудивительно, что здешний философ-идеалист им так восхищался. Впрочем, он, кажется, так и не постиг того, что нравственный закон внутри нас есть не что иное, как отражение звездного неба над головой.

— Поясните! — потребовала Вера.

— Давно замечено, что чем дольше мыслитель наблюдает за движением небесных тел, тем меньше его затрагивает суетливое мельтешение тел человеческих. Иными словами, именно глядя на звезды, человек начал думать абстрактно — о смерти, о вечности, о Боге. Изучив ход светил всего за несколько сотен лет, осознаешь: что бы ни случилось с тобой, созвездие Ориона — видите три звездочки в ряд? Это его пояс — так вот, созвездие Ориона в это время года всегда будет появляться точно на востоке, а за ним следом появится Единорог, а затем Меркурий, а после — Лев, играючи, выкатит Солнце из-за горизонта. А человек, если он не дурак, должен быть бесконечно благодарен Природе за обладание способностью понимать ее намеки.

Вера рассмеялась и даже чмокнула Шоно в щеку:

— Спасибо! — Потом крикнула Беэру: — Мотя, едем скорее! Курс на те три звезды!

— Ес, мэ'эм! — рявкнул тот пиратским голосом и, забросив Докхи на плечи, как охотничий трофей, рысцой побежал к автомобилю.

Возвращаясь в штурманское кресло, Вера поглядела на Мартина. Он сидел с закрытыми глазами и улыбался.

Через Вайхсель они перебрались всего лишь пятью километрами южнее, чем планировали, — около трех пополуночи.

Беэр прибавил ходу — и уже через полчаса, миновав поселок Лакендорф, остановился на обочине.

— I want a clean cup, — заявил он. — Let's all move one place on![49]

— Should we put Shono into a teapot?[50]— деловым тоном поинтересовался Мартин, открывая дверцу.

— I wasn't asleep, — проворчал Шоно. — I heard every word you fellows were saying.[51]

— Но зачем? — спросила Вера с недоумением.

— Затем, что при пересечении границы мне стоит притвориться спящим, а если я буду делать это сидя за рулем, пограничная стража справедливо сочтет меня подозрительным субъектом, — ответил Беэр с наисерьезнейшим видом.

— А зачем притворяться?

— Видите ли, согласно документам я чистокровный немец. Ариец! — Беэр воздел к небу указующий перст и выпучил глаза. — Голубоглазый блондин. Английский акцент мне не к лицу.

— Но если вас разбудят?

— Не разбудят, я буду очень убедительно спать, — уверенно сказал Беэр. — А уж если вы одарите их своей божественной улыбкой!.. Остальное — дело Шоно.

Вера только покачала головой и пересела за руль.

В Эйнлаге, на мосту через Ногат, зевающий данцигский пограничник в накинутой на плечи шинели поднял шлагбаум, едва заглянув в документы, и тотчас потрусил обратно в теплую будку под двойным крестом, прусские же были бодры и подтянуты. Поджарый сухо покашливающий унтер внимательно просмотрел протянутые ему Шоно паспорта, затем обошел автомобиль кругом, светя внутрь фонариком, — Беэр всхрапнул, как Левиафан, и сделал зверское лицо, не открывая глаз.

— Господин полковник весьма утомлен перелетом из Берлина, — надменно проскрипел Шоно. — Мы будем вам чрезвычайно признательны, если вы его не потревожите. Впрочем, если так надо…

— Никак нет, господин тайный советник! Никакой необходимости! — поспешил заверить его унтер и добавил доверительно, прочертив пальцем линию на своем лбу: — Сразу видно — ветеран, не штабная крыса.

— Вы полагаете, что служба в штабе менее почетна и важна? — Шоно высоко поднял бровь.

Унтер тотчас напрягся.

— Отнюдь нет, господин советник, как можно, — пробормотал он в усы и поспешил перейти к Вериному окошку.

Вера изобразила самую обворожительную улыбку и тихонько сказала:

— Тайного советника сильно растрясло по дороге. А по поводу штабных полковник несомненно бы с вами согласился. Насколько я знаю, сам он воевал где-то на юге.

— А я, милостивая госпожа, наглотался нашего же иприта на Западном фронте. — Пограничник привычно кхекнул, протянул Вере паспорта и спросил: — Едете на охоту?

— Вы очень наблюдательны! — похвалила его Вера.

— Вы мне льстите, фрау! — усмехнулся унтер. — Куда еще могут ехать люди в охотничьих костюмах в такую рань? Кстати, а куда именно вы едете?

— У нас охотничий домик на Хашнерзее, — перехватил разговор Мартин.

— Завидую вам, — сказал унтер, покосившись на Веру. — Там сейчас столько птицы! А вот собачку бы я взял другую. Курцхаара, к примеру.

— Мы не охотимся на бедных маленьких птичек, — томно улыбнулась Вера. — Мы предпочитаем крупную дичь.

— Фрау охотница?

— Да, я люблю пострелять.

— Что ж, тогда вы — идеал немецкого мужчины! — Пограничник приложил руку к козырьку: — Добро пожаловать в Рейх! И счастливой охоты!

Он дал знак подчиненному, и тот открыл проезд.

Едва застава скрылась за поворотом, Вера резко затормозила и сделала несколько глубоких вдохов.

— Тайный советник! Полковник! Охотничий домик! Птички! Можно же было и предупредить! — Она сломала, вытаскивая из пачки, две сигареты. — А что, если бы он все-таки вздумал разбудить полковника?

— Вы не знаете психологии немецкого чиновника, — возразил Беэр, — которая зиждется на двух столпах: чинопочитании и абсолютной вере в Официальную Бумагу.

— Во что? — Вера дернула плечом, раскрыла паспорт Беэра, ткнула в него пальцем и в сердцах крикнула на родном языке: — Вот в эту липу?! Полковник Бэр фон Лиман фон Аккерман?!

— Почему липу? — по-русски же ответил Беэр. — Я же натурально с лимана. А у папаши домик был в Аккермане.{30}

13 апреля 1204 года

Константинополь

Марко рухнул на скамью, как если бы его толкнули ею под колени.

— Господи Иисусе, — пробормотал он. — Барабба! Теперь я еще и еврей…

Тара подошла к нему сзади и погладила по волосам:

— И что с того? Тот, к кому ты взываешь, тоже был им.