Я снисходительно улыбнулся.

– Операция была несколько недель назад, Эсси, – напомнил я ей. – Я не настолько изнежен – и вообще не понимаю, почему я должен расстраиваться из-за Вэна. Ты должна быть больше во мне уверена.

Она пристально взглянула на меня, потом кивнула.

– Это правда, – согласилась она. – Я вела себя глупо. Ну, что ж, пора за работу, – продолжала она, вставая и направляясь к двери. – Но помни, Альберт: никакой связи с сетью, пока я не вернусь!

– Подожди! – воскликнул я. – Я хочу сообщить тебе новость. – Она остановилась, и я гордо сказал: – Я нашел название для корабля. «Истинная любовь». Как тебе нравится?

Она думала долго, и на лице ее совсем не было радостного выражения. Потом сказала:

– Да, очень хорошее название, Робин. Бог благослови этот корабль и всех, кто полетит на нем. А теперь мне нужно идти.

Прошло двадцать пять лет, но я по-прежнему не вполне понимаю Эсси. Я сказал об этом Альберту. Он удобно сидел перед туалетным столиком Эсси, разглядывая себя в зеркало. Пожал плечами.

– Может, ей не понравилось название? – спросил я. – Очень хорошее имя!

– Я тоже так считаю, Робин, – согласился он, отворачиваясь от зеркала, чтобы померцать мне. – Я полагал, что я не вполне понимаю, потому что я машина, а она человек. А что же в вашем случае?

Я смотрел на него слегка раздраженно, потом улыбнулся.

– Ты очень забавен с этой своей новой программой, Альберт, – сказал я ему. – Почему ты делаешь вид, что смотришь в зеркало? Я ведь знаю, что ты видишь не так.

– А что вы видите, глядя на «Истинную любовь», Робин?

– Почему ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос? – ответил я, и он вслух рассмеялся. Раньше Альберт тоже мог смеяться, даже шутить, но всегда было ясно, что смеется изображение, картинка. Можно было считать это изображением реальной личности, если угодно – посмотрим правде в глаза: я так обычно и считал, – как, например, изображение в П-фоне. Но не было... как бы это назвать... присутствия. Теперь оно было. Я не мог обонять его. Но его присутствие в комнате ощущалось не только зрением и слухом. Температура? Ощущение массы? Не знаю. Но все равно я чувствовал, что в комнате еще кто-то есть.

– На самом деле ответ, – уже серьезно сказал он, – таков: моя новая внешность есть эквивалент вашему новому кораблю, или новому воскресному костюму. Можете использовать и другие аналогии. Просто хотелось проверить, нравится ли мне эта новая внешность. Гораздо важнее, нравится ли она вам.

– Не скромничай, Альберт, – ответил я. – Очень нравится, но я бы хотел, чтобы ты связался с информационной сетью. Мне бы хотелось, например, знать, как продвигаются дела с поиском террористов.

– Конечно, я выполню ваш приказ, Робин, – сказал он, – но миссис Броадхед выразилась совершенно определенно.

– Ну, я не хочу, чтобы ты вышел из строя, выполняя противоречивые команды своих хозяев. Вот что я сделаю, – сказал я, вставая; у меня над головой загорелась лампа. – Выйду в коридор и сам подключусь к информационной сети. Надеюсь, я не забыл, как это делается.

– Конечно, вы можете это сделать. – Голос его почему-то звучал обеспокоенно. – Но в этом нет необходимости, Робин.

– Конечно, нет, – согласился я, остановившись на полпути к выходу. – Но я любопытен.

– А что касается вашего любопытства, – он улыбался, набивая трубку табаком, но мне показалось, что улыбка слегка принужденная, – что касается этого, то вы должны знать, что до посадки я находился в постоянном контакте с сетью. Новостей нет. Возможно, однако, что само отсутствие новостей интересно. И даже обнадеживающе.

Я все еще не привык к новому Альберту. Снова сел, рассматривая его.

– Вы загадочный сукин сын, доктор Эйнштейн, – сказал я.

– Только когда сообщаю информацию, которая неясна сама по себе. – Он улыбнулся. – Генерал Манзберген до сих пор не получил вашего послания. Сенатор говорит, что сделает все, что сможет. Мэтр Исинжер сообщает, что Квятковский и наш друг из Малайзии не откликнулись на его усилия связаться с ними, а от албанцев получено короткое сообщение:

– Не волнуйтесь.

– Значит, что-то происходит! – Я снова вскочил.

– Что-то может происходить, – поправил он, – и мы можем только дать ему произойти. Во всяком случае, Робин, – он заговорил ласково и льстиво, – я лично предпочел бы, чтобы вы сейчас не покидали свой корабль. И по одной важной причине: откуда вы знаете, что вас не поджидает человек с пистолетом в кармане и вашим именем в списке?

– Террорист? Здесь?

– Здесь или в Роттердаме. Почему одно место предпочтительней другого? Хочу напомнить вам, Робин, что у меня есть опыт в такого рода делах. Некогда нацисты оценили мою голову в двадцать тысяч марок; будьте уверены: я сделал все, чтобы их никто не заработал.

Я остановился в дверях.

– Кто?

– Нацисты, Робин. Группа террористов, захвативших контроль над Германией много лет назад, когда я был жив.

– Когда ты был что?

– Я хочу сказать: когда был жив тот реальный человек, чье имя вы мне дали. Но с моей точки зрения, это отличие недостойно упоминания. – Он с отсутствующим видом сунул в карман набитую трубку и сел так естественно и по-дружески, что я автоматически тоже сел.

– Да, я еще не привык к тебе новому, Альберт, – сказал я.

– Ну, для этого нет лучше времени, чем сейчас, Робин. – Он улыбался, прихорашиваясь. Какая-то в нем появилось вещественность. Старые голограммы показывали его в десятке характерных поз, в мешковатом свитере или в тенниске, в носках натянутых или спущенных, в туфлях или шлепанцах, с трубкой или с карандашом. Сегодня на нем тоже тенниска, но поверх нее один из тех мешковатых европейских свитеров, которые застегиваются на пуговицы и имеет карманы. Такой свитер можно было бы назвать пиджаком, если бы он не был связан из шерсти. К свитеру приколот значок с надписью «Два процента», а короткая щетина на подбородке свидетельствует, что сегодня он не брился. Ну, конечно, не брился! И никогда не бреется, это ведь голографическая проекция компьютерного конструкта, но такая убедительная и живая, что я чуть не предложил ему свою бритву!

Я рассмеялся и покачал головой.

– Что значит «два процента»?

– Ах, – застенчиво сказал он, – это лозунг моей юности. Если два процента человечества откажутся воевать, войн не будет.

– Ты и сейчас в это веришь?

– Я надеюсь на это, Робин, – поправил он меня. – Но должен признать, что новости не очень подкрепляют эту надежду. Хотите узнать остальные новости?

– Наверно, – сказал я, и он снова прошел к туалетному столику Эсси. Сел перед ним, лениво поигрывая ее бутылочками с духами и женскими украшениями; так нормально, так по-человечески, что это отвлекало меня от смысла его слов. И хорошо, потому что все новости плохие. Террористы действовали все активнее. Уничтожение петли Лофстрома было первым шагом в этом, и по всей этой части Южной Америки развернулась кровавая война. Террористы отравили главный резервуар Лондона токсином ботулизма, и теперь лондонцам предстояло помучиться от жажды. Такие новости мне не нужны, и я сказал об этом Альберту.