«Три раза, – рассказывает капитан Ландольт из Цюриха, – мы прорывали две первые линии испанцев, но, крайне утомленные и истощенные, вынуждены были отступать с потерями».

Весы боевого счастья все более склонялись в испанскую сторону. Шеренги редели и снова смыкались. Бесперебойно работала артиллерия. Громовые крики «Да здравствует Император!» и «Да здравствует Испания!» разили, казалось, наравне с пулями и ядрами.

Эта последняя попытка штурма Байленских высот добила остатки дивизии Барбу. Сам Дюпон был дважды ранен, причем один раз – очень болезненно, в поясницу. Без шляпы, в разорванном мундире, тщетно пытался он повести своих солдат вперед еще раз. Никто не последовал за ним. Он пришел в Андалусию не иначе как за маршальским жезлом, а тут его триумфальное шествие от самого Толедо завершалось таким нелепым образом.

* * *

Пушки смолкли, густая завеса дыма постепенно улеглась. Сражение практически закончилось. Испанцы ликовали: надменной наполеоновской империи был дан такой решительный отпор, какого еще не знала история войн на Пиренейском полуострове.

Результаты Байленского сражения не поддаются точному определению ни качественно, ни количественно. С субъективной точки зрения они беспрецедентны: ничего подобного еще никогда не было, а с учетом испанской эмоциональности – это вообще было нечто космическое. Кстати, именно эта испанская сверхэмоциональность и не позволяет точно оценить и результаты сражения с точки зрения количественной.

По одним испанским данным, генерал Дюпон потерял при Байлене 1800 человек убитыми и от двух до трех тысяч ранеными. По другим – потери французов составили 450 человек убитыми и 1500 человек ранеными. По третьим – убитых и раненых было 2000 человек.

Адольф Тьер говорит о 1800 убитых и раненых французах, Луи Мадлен называет меньшую цифру – 1200 человек. Почти все высшие офицеры были ранены или убиты.

Потери испанцев, по одним данным, составили 978 человек, в том числе 243 человека убитыми и 735 человек ранеными. По другим данным, в 1-й дивизии Рединга было 83 убитых, 273 раненых и 409 пропавших без вести, во 2-й дивизии де Купиньи – 106 убитых, 294 раненых и 404 пропавших без вести. Итого: 1569 человек.

Луи Мадлен считает, что у испанцев при Байлене только убитых было 735 человек.

По данным не имеющего национальных пристрастий в данном вопросе Эндрю Джексона, французы потеряли под Байленом убитыми и ранеными чуть больше 2000 человек, испанские же потери составили менее 1000 человек.

* * *

Жара достигала 38 градусов в тени. Но тени этой не было нигде, больным и раненым негде было укрыться и передохнуть.

И вот в этот драматический момент в тылу Дюпона со стороны Андухара сверкнул ряд штыков. Это показалась армия генерала Кастаньоса. Приди Ведель чуть-чуть пораньше, а Кастаньос чуть-чуть попозже, и все могло бы повернуться совсем по-другому. Таковы эти великие и трагические случайности, зачастую мелкие, но всегда по своим последствиям сопоставимые с бесконечностью, которую никто не в силах постичь.

Обескровленные и измученные французы оказались зажаты с двух сторон. Как будто в поединок двух изрядно измотавших друг друга боксеров в десятом раунде вмешался третий, совершенно свежий, и встал на сторону одного из них.

Осознав властную необходимость капитуляции, Дюпон окончательно прекратил сопротивление и запросил у Рединга перемирия, выслав к нему парламентера с белым платком на конце шпаги.

А что ему еще оставалось делать с такой изнемогающей от голода и усталости армией, без боеприпасов и провианта? Остальные генералы также проявили благоразумие и, несмотря на всю свою патриотическую скорбь, ясно представляя себе действительное положение дел, покорились. Ведь никто из них не знал, как продолжать борьбу. Генерал Приве, правда, предлагал бросить обоз и прорываться на север, но как осуществить это на практике, как пройти через непроходимые горы Сьерра-Морена, он толком не знал.

Парламентером стал капитан де Виллутре. Этот офицер был шталмейстером императора, но, мечтая о настоящей воинской службе, выпросил для себя разрешение отправиться в поход с корпусом Дюпона. И вот сейчас ему предстояло отвезти генералу Редингу письмо за подписью главнокомандующего французской армией, в котором тот просил перемирия. Дюпон просил прекратить бойню и готов был очистить Андалусию от своих войск. Генерал Рединг, армия которого была также обескровлена многочасовым сражением, согласился прекратить огонь на несколько часов, чтобы иметь возможность связаться с Кастаньосом и организовать переговоры о капитуляции французов.

Для ведения переговоров об условиях капитуляции Дюпон выделил двух своих генералов, Мареско и Шабера – людей, уважаемых в армии и вполне надежных, наделенных неограниченными полномочиями добиться от испанского командования наименее тягостных условий для попавшей в безвыходное положение армии.

Переговоры начались, и можно себе представить, какими трудными они были в тех условиях, в которых оказался отряд Дюпона.

* * *

В районе 17 часов вечера до ушей Дюпона вдруг донеслись звуки выстрелов со стороны Байлена.

– Почему стреляют, ведь мы договорились не открывать огонь, пока идут переговоры? – раздраженно спросил Дюпон.

Выстрелы не замолкали, а раздавались все сильней. Лицо Дюпона исказила мука, словно каждый новый выстрел был для него пыткой.

Адъютант что-то пробормотал в ответ, не зная толком, что доложить.

– Почему стреляют? – повторил свой вопрос Дюпон.

В этот момент к ставке главнокомандующего примчался офицер в запыленном мундире и объявил, что к Байлену с противоположной стороны наконец-то подошла дивизия Веделя. Это она начала перестрелку с частями генерала Рединга, атаковав их с тыла.

– Ах, Ведель! Если бы он подошел раньше! Где же он был все это время? – возмущенно обратился Дюпон к своим приближенным. – Он потратил почти целый день на то, чтобы пройти каких-то двадцать километров…

Действительно, генерал Ведель потратил почти двенадцать часов на то, чтобы преодолеть расстояние от Ла-Каролины до Байлена, которое равнялось всего 24 километрам. Нетрудно подсчитать, что даже если бы он двигался со скоростью три километра в час, то должен был бы подойти примерно к полудню – половине первого. Что он делал еще почти пять часов в столь ответственный для исхода кампании момент? Это так и остается загадкой.