если бы он умер, по крайней мере, я все еще могла бы любить его.

Будучи сыном двух засранцев-родителей, я мог понять.

— Что насчет твоей мамы? — Спросил я.

— Если честно, она не очень похожа на мать. Вот почему я думаю, что мне удалось не заметить явные сигналы от папы. Ты сказал, что не близок со своими родителями, верно?

Я коротко улыбнулась.

— Не особенно.

— Единственный ребенок?

Я кивнул.

— Ты когда-нибудь хотел, чтобы у тебя были братья и сестры? — Она подперла подбородок кулаком.

— Нет. Чем меньше людей в моей жизни, тем лучше. А ты?

— У меня был брат, — размышляла она, глядя на дождь, который усиливался. — Но он умер очень давно.

— Мне жаль.

— Иногда мне кажется, что я всегда буду половинкой чего-то. Никогда не целостный человек.

— Не говори так.

Я никогда не встречал никого столь целостного, как ты, со всеми недостатками и прочим.

Внезапно Арья нахмурилась, склонив голову набок, изучая меня.

 — Подожди, ты вообще должен со мной разговаривать?

— Ты больше не участвуешь в деле. Ты больше не оказываешь профессиональные услуги своему отцу, и твое имя не числится в списке свидетелей.

Хотя с этической точки зрения мой разговор с дочерью подсудимого был в лучшем случае неортодоксальным, а в худшем - пожаром в мусорном баке.

Она выгнула бровь.

— Нет?

Я покачал головой.

— Он удалил все упоминания о твоей компании со своих сайтов через пару дней после того, как я посетил твой офис. Я предположил, что по твоей просьбе.

Глаза Арьи с густой бахромой вспыхнули. Очевидно, мое предположение было неверным. Она вскочила на ноги, опрокинув кофе. Коричневая жидкость пролилась на стол и пол. Она поправила чашку трясущимися руками.

— Хорошего вечера, мистер Миллер.

Она хлопнула дверью и выбежала на улицу. Я схватил свой портфель и последовал за ней, понимая, насколько я был чертовски легкомысленным. В этот момент я умолял попасть в беду. Судья Лопес имел бы полное право отстранить меня от дела, если бы узнал, чем я занимаюсь.

История повторяется.

— Арья, остановись. — Я протиснулся мимо вечерней манхэттенской толпы. Дождь падал простынями на нас обоих, утяжеляя ее сумасшедшие волосы. Она ускорила шаг. Она бежала. От меня. А я гнался за ней.

Мои ноги двигались быстрее.

— Арья! — Я лаял. Я даже не знал, что хотел ей сказать. Я просто знал, что хочу сказать последнее слово. Дождь хлестал по лицу. Она остановилась на перекрестке, на красный свет. В ловушке она повернулась вокруг, ее поза была настороженной, как будто она была готова наброситься. Ее зеленые глаза заплясали в орбитах.

— Что? Чего ты хочешь от меня, Кристиан?

Все, и вообще ничего.

Твои слезы, твои извинения, твое сожаление и твое тело.

Больше всего я хочу, чтобы ты помнила. Какими мы были. И то, кем мы больше никогда не сможем быть.

Я провел рукой по мокрым волосам.

— Почему ты перестала ходить в бассейн?

Она откинула голову назад и рассмеялась. Она была так красива, что мне хотелось задушить себя за то, что я взял портфель. За то, что не позволил кому-то другому прибить Конрада Рота, пока я вел грязный роман с его дочерью. Полные обнаженных выходных в экзотических местах, шампанского и извращенного секса.

Она ворчала.

— Я хотела найти на тебя компромат. Потом я... — Она запнулась, остановив себя в последний момент, не желая заканчивать фразу. — Потом я поняла, что ты не настоящий злодей в этой истории, — тихо закончила она.

— Я не злодей. — Но слова казались странными во рту, потому что в некотором смысле я был таким. Никому из нас не было дела до того, что дождь хлестал по нашим лицам, когда мы стояли посреди улицы. Ее запах персиков, сахара и Арьи усиливался сквозь дождь. Свет за ее спиной стал зеленым. Я подошел ближе, мои пальцы дернулись, чтобы обхватить ее щеку. — Сократи свои потери. Повернись спиной к отцу, как он повернулся спиной к тебе. Поужинай со мной.

Она покачала головой, зажмурив глаза. Капли дождя летели с ее волос. Внезапно нам снова стало по четырнадцать. Я прижался лбом к ее, вдыхая ее. Удивительно, но она не оттолкнула меня. Наши волосы были сплетены, наши носы соприкасались. Ее сердце колотилось против моего. Я хотел делать вещи, о которых мне не надо было думать.

— Боже. — Она сжала кулаки, прижимая их к моей груди. — Я хочу, чтобы это прекратилось.

— Мне жаль. Мне так, так жаль.

Мне было жаль, по крайней мере, в тот момент. Это был момент чистого, простого старого Ники с его глупой слабостью к этой девушке.

— Я чувствую себя такой потерянной. — Она выдохнула.

— Ты скоро найдешь себя. Когда закончится суд. Когда осядет пыль.

— Трахнуть Рот — твоя давняя мечта? — Ее губы приблизились к моим так близко, что я почувствовал их вкус.

— Обычно нет. Но конкретно одну — да. Это в моем списке желаний.

— И всегда ли ты достигаешь того, что в твоем списке желаний? — Губы против губ. Кожа против кожи.

— В большинстве случаев, — признал я.

— Ну, ты меня не получишь.

— Ты уже наполовину моя.

Наши тела были прижаты друг к другу, наша одежда промокла насквозь, но она не съежилась. Она не отступила. Я вспомнил двенадцатилетнюю девочку, которая не дала мне выиграть ни одного глупого спора, пока мы болтались на кладбище. Та девушка все еще была там.

— Хотите поспорить? — Капли воды свисали с ее ресниц, и она никогда еще не выглядела более красивой, более разрушительной, более настоящей.

— Конечно. — Я говорил ей в рот. — Давай сделаем это интересным. Если мы будем заниматься сексом, ты будешь платить мне за все ужины, на которые я буду приглашать тебя задним числом.

Кто-то протиснулся мимо нас, чуть не сбив Арью на улицу в поисках сухого места. Я притянул ее за талию к себе, обратно в безопасное место. Наши взгляды не отрывались.

— Как благородно с твоей стороны. А если я выиграю и мы не будем спать вместе, ты ответишь на все мои вопросы о деле моего отца.

— Я не могу этого сделать.

— После того, как все закончится, — пояснила она. —  Что также является ставкой для этой сделки.

Я заправил мокрые пряди волос ей за уши.

— В разумных пределах и с учетом моего соглашения между адвокатом и клиентом, у тебя есть сделка.

— Как долго будет длиться суд? — она спросила. Я был очарован ее губами. Какие они были мокрые. То, как они дулись вокруг разных гласных, когда она говорила.

— Четыре недели. Пять, если команда юристов твоего отца вытащит голову из задницы и объявится, что, честно говоря,