В-третьих, видный парламентарий, член проправительственной партии «Единство» Домингос Идальго вышел из автомобиля, оставленного перед президентским дворцом, намереваясь пройти на аудиенцию к госпоже президенту.

Через тринадцать дней после этого Португалия примет новую Конституцию и возьмет курс на социалистический путь развития, правда ненадолго. Через четырнадцать дней принц Сианук покинет пост руководителя Камбоджи, а его место займет представитель «красных кхмеров». А через двадцать шесть дней Индия и Пакистан восстановят дипломатические отношения.

Очень вероятно, что события в Португалии, Камбодже и Индии никак не связаны с тем, что готовилось на площади Колон. Однако кто знает, не опоздай Антон Ракушкин к месту событий, не задержись сеньор Идальго в пробке, как бы сложилась вся последующая история человечества. Ведь даже самые крупные события и происшествия, потрясения и чудеса начинаются с малого.

Как бы то ни было, а Ракушкин оказался на месте вовремя, конверт с текстом заявления мусолился в руках депутата, а ни о чем не подозревавший Домингос Идальго шагал по брусчатке. Впрочем, у него не было другого выбора.

Антон чувствовал себя откровенно не в своей тарелке. Его преследовало чувство, что вот именно сейчас ему между лопаток целится какой-то молодчик с сигарой в зубах.

– Далась мне эта чертова сигара! – в сердцах сплюнул Ракушкин.

Он вытащил из кармана сигареты, закурил. Дым «Мальборо» показался сладким и мерзким.

«И действительно дерьмо…» – Ракушкин бросил недокуренную сигарету.

На площади, несмотря на относительно ранний час, было людно. Какие-то люди с фотоаппаратами, то ли туристы, то ли репортеры. Они прохаживались туда-сюда, иногда щелкая голубей, деревья и президентский дворец вдалеке. Стояло несколько машин с антеннами, кажется телевизионщики. Экскурсовод экспрессивно размахивала руками перед группой японцев, которые, как завороженные удавом кролики, смотрели на ее обширный, загорелый и выпирающий из блузки бюст.

Подъехала машина. Шофер выскочил. С легким щелчком открылась дверь.

Репортеры оживились. Кто-то сделал пару снимков, они явно знали приехавшего.

Тот приветливо улыбнулся, белозубая улыбка блеснула на солнце, и легким шагом направился в сторону президентского дворца. Шофер и, видимо, по совместительству телохранитель замешкался около машины. А потом, как бы даже не торопясь, двинулся следом.

Антон еще успел подивиться такому равнодушному отношению к профессиональным обязанностям, как его внимание привлек юноша, бодро шагавший навстречу человеку из машины.

В руках у парня был здоровенный бумажный сверток. На голове – натянутая на глаза кепка. Он шел точно наперерез человеку, который направлялся к президентскому дворцу. Ракушкину бросилась в глаза нерешительность водителя, тот замедлил шаг, неумело сделал вид, что споткнулся, оглянулся посмотреть на якобы мешавший камень на дороге.

– Чертовщина… – пробормотал Антон. Он подобрался, отделился от стены, которую подпирал до сих пор.

Случившееся далее не было для Ракушкина неожиданностью. Единственное, чего он не ожидал, так это того, что репортеры, казалось, тоже были готовы. Один из щелкоперов начал съемку на несколько секунд раньше…

Парень со свертком рывком вытащил из-за пазухи пистолет.

И сделал еще два шага, прежде чем начать стрелять.

Человек из машины, Домингос Идальго, ничего не видел – до первого выстрела.

БАМС! Пуля ударилась о фонарный столб и с визгом ушла в небо. Идальго вздрогнул. Повернул голову на звук. Защелкали фотоаппараты, вспышки. Японские туристы спрятались за своего массивного экскурсовода, которая, подобно курице, спасающей цыплят, прикрыла их своими руками, как крыльями.

На лице Идальго отразился ужас.

БАМС! Пуля выбила фонтанчик крови из его груди. Этот фонтанчик разойдется многотысячным тиражом во всех газетах Буэнос-Айреса и Аргентины.

Шофер вытаскивает пистолет, бежит на помощь своему клиенту, который находится на линии огня, между телохранителем и убийцей.

БАМС! Вторая пуля пришлась в живот.

БАМС! Идальго упал. И убийца увидел телохранителя с оружием. Чуть сместил прицел. БАМС!

Немного позже врачи скажут, что ранение не смертельно, однако в ту минуту шоферу показалось, что его душа уже отлетела… Шофер-телохранитель падает лицом на брусчатку и не шевелится. Видимо, это и спасает ему жизнь.

Стрелок рывком разворачивает бумагу. И над застреленным Домингосом Идальго некоторое время развевается яркий красный плакат: «Смерть капиталистам! Революция освободит народ!» Этих мгновений достаточно, чтобы репортеры запечатлели картину во всех деталях.

Потом плакат падает, накрывая убитого. Стрелок швыряет пистолет в толпу журналистов и бежит к деревьям парка.

Вся эта сцена длилась каких-то несколько секунд, но Антону показалось, что вечность. Он вздрогнул, только сейчас услышав крики ужаса, плач перепуганной экскурсоводши, визг случайных прохожих. До этого момента были только выстрелы и буханье крови в висках.

Ракушкин дернулся вперед, стрелка еще можно было догнать, схватить… Но чья-то крепкая жесткая рука ухватила его за плечо.

– Не делайте глупостей! – Знакомый сигарный перегар ударил по ноздрям, как нашатырь. – Ему уже ничем не поможешь!

Обалдевший Антон некоторое время рассматривал человека, который держал его за предплечье.

– Вы же… Вы же умерли…

Пожилой человек пожал плечами.

– А еще я стал персонажем ваших анекдотов. Давайте не будем задерживаться, тут людно.

И он кивнул в сторону лестницы.

Генрих Мюллер. Он родился 28 апреля 1900 года. В городишке, который он одновременно будет и любить, и которого немного стесняться. Пазинг. Неподалеку от Мюнхена. Отец, прожектёр и неудачник, тем не менее нежно любимый сыном, возлагал на мальчика большие надежды. Впрочем, на самого себя Алоиз Мюллер тоже надеялся, иногда даже слишком. Сменив множество профессий, он так и не нашел себя. Зато сын превзошел его самые смелые ожидания. Когда в 1946 году Алоиза таскали на допрос хмурые ребята из американской разведки, тот только презрительно кривил губы.

– Где мой сын? Если найдете, скажите мне. Если я до того времени не помру!

Власть победителей над побежденными была полной, почти абсолютной. Однако старика не били. Побаивались, что единственный сын, похороненный сразу в двух могилах, все-таки не покоится ни в одной из них. Алоиз часто посещал кладбище Берлин-Нойкельн, садился возле памятника и молчал. Жене он говорил: «Я катаюсь туда просто так. Надо же иметь место, где можно пообщаться с сыном. Пусть даже это и не его могила, но все-таки…» Дом он покидал не часто. На журналистов спускал большого и злобного овчара по кличке Адольф.