Иранское государство в своем правлении опирается на распространенную систему раздачи постов и должностей своим сторонникам. Санкции вызвали сомнения по поводу жизнеспособности политики протекций – не хватит денег для того, чтобы подкупить все население. Если же поддержка режима ослабеет, раскольнические фракции отколются, дверь окажется открытой не только для компромиссов по ядерной проблеме, но и по вопросу о переходе к более открытому режиму. И это был бы самый лучший вариант развития событий для Запада.

Скатывание глубоко вниз было очевидно. Страны, которые создавали ядерное оружие, должны были идти на принятие этого решения. И Иран точно так же принял решение получить ядерный потенциал, но, по большинству разведывательных оценок, он не принял окончательного решения создать бомбу. Сможет ли давление, имеющее своей целью помешать ему это сделать, ударить рикошетом и привести его именно к принятию такого решения?

Обама все еще надеялся, что политика «двух дорожек» жизнеспособна. Он надеялся, что наказание в виде экономического давления убедит иранских руководителей в том, что для выживания им необходимо остановиться и не предпринимать того последнего фатального шага через красную черту, который приведет к войне с Америкой. Для того чтобы статус-кво сохранялось, он передвинул красную черту ближе к факту приобретения Ираном ядерного оружия. Начиная с 2009 года Вашингтон давал понять, что он готов терпеть какую-то деятельность по обогащению урана в Иране, но, в отличие от вопроса об обогащении, он никогда не отодвигал эту красную черту в отношении обретения оружия – Обама просто сделал это140. Но, поступив таким образом, он в то же время поставил в затруднительное положение американскую внешнюю политику. Если вы обозначаете четкую красную черту, вы должны будете отстаивать ее или в противном случае рискуете выглядеть слабым.

Это дало возможность американским правым, которых поддержал премьер-министр Нетаньяху, прижать Обаму к стенке в вопросе об Иране. Политика оказалась провальной, Иран стал ближе к получению бомбы, и не было иного, кроме войны, пути остановить его. Это вынудило Обаму поставить курс в отношении Ирана на первые позиции повестки дня своей внешней политики и еще больше усилить давление на Иран.

Для общественности президент отвергал войну. Он выступил на встрече группы представителей произраильской организации АИКОС[15], заявив, что не поддержит сдерживание ядерного Ирана – сдерживание не входит в планы как вариант, – но если станет ясно, что Иран находится на грани создания ядерного оружия, Америка начнет войну, чтобы этого не допустить. Но на данный момент президент уверен, что давление (а он намного усилил давление, когда его политика подверглась критике внутри страны) в сочетании с переговорами (которые он настойчиво проводил с Ираном) принесет свои плоды.

Хаменеи приветствовал отказ Обамы от войны, и именно тогда он вновь опубликовал свою фетву 1995 года о запрещении ядерного оружия – в указе фактически говорилось, что Иран не станет создавать бомбу, поэтому Обаме не надо прибегать к войне. Хаменеи также согласился вернуться к переговорам. Это выглядело как победа политики «двух дорожек» – хотя давление на этот раз оказывалось на Соединенные Штаты. Подначивание со стороны Израиля и действия американских правых открывали двери для дипломатии.

Но Обама вновь не пожелал идти через дверь. В Стамбуле Америка предложила, чтобы Иран временно прекратил обогащение урана до 20 % и согласился на вывоз из страны запасов обогащенного до 20 % урана. И если будет доказана приверженность фетве Хаменеи, Америка обсудит снятие санкций и включит признание прав Ирана на обогащение (ключевое требование Ирана) в тему дискуссии. Переговоры возобновились в Багдаде и Москве. В российской столице Иран предложил принять фетву как документ ООН, но теперь Соединенные Штаты отошли от своего стамбульского предложения. Признание прав на обогащение и переговоры о снятии санкций были сняты с повестки дня. Соединенные Штаты были готовы только предложить запасные части к самолетам (иранская авиационная промышленность весьма остро нуждается в запчастях для устаревающих самолетов). Они также обещали не предлагать новых санкций ООН, если Иран согласится на требуемое от него – то есть мы не будем рассматривать ослабление или даже временную отсрочку международных санкций, не будем также и рассматривать мораторий на односторонние финансовые санкции США. Во время встречи на более низком уровне технических экспертов после московских переговоров Иран предложил отложить в сторону свое требование признания права на обогащение (которое являлось с самого начала ключевым) и интересовался, на что ему можно рассчитывать в плане ослабления санкций (а Иран хотел существенного их ослабления), если он выполнит требование США относительно снижения уровня обогащения в пределах пяти процентов и откажется от запасов урана 20 %-ного обогащения. Ответом снова были авиационные запчасти. Общим итогом трех раундов дипломатических переговоров стало следующее: Америка даст всякую ерунду для старых самолетов в обмен на ядерную программу Ирана.

Как ни странно, но санкции сделали то, для чего они были предназначены, – заставили Иран сесть за стол переговоров. Однако сейчас надо было идти на компромисс, чтобы выйти из кризиса, а Белый дом проявлял нерешительность. Компромисс не прошел бы дома и не получил бы поддержку Израиля, в то время как санкции получили поддержку внутри страны. Как охарактеризовал ситуацию один высокопоставленный сотрудник госдепартамента, «любая сделка, приемлемая для Ирана, неприемлема для Израиля, а любая приемлемая для Израиля сделка неприемлема для Ирана – ситуация безвыходная, нет смысла даже пытаться».

Второй раз (первой была турецко-бразильская сделка) администрация близко подошла к дипломатическому прорыву и не довела дело до конца. Обама надеялся, что статус-кво продлится до прихода нового режима в Тегеране. Фактически же Соединенные Штаты отныне стремились урегулировать ядерную проблему не снятием ядерной программы Ирана, а, как говорили мне представители администрации, сменой режима, который занимался бы ее реализацией. Это было в какой-то степени схоже с сосуществованием, которое у нас было с Советским Союзом; мы жили за этими проблемами до тех пор, пока они не исчезли. Иран мог бы стать ядерным, но Соединенным Штатам и Израилю было бы уже безразлично, когда он станет таковым.

Такой долгосрочный прогноз базируется на предположении о том, что санкции ослабили Иран и сделали его уязвимым. К осени 2012 года было много подтверждений такого впечатления. Иранская экономика сокращалась, и падение шло быстрыми темпами. Понадобилась вооруженная дубинками полиция и много слезоточивого газа для разгона уличных демонстрантов в октябре 2012 года, когда риал рухнул почти до пятой части своей стоимости 2011 года. Такой ход событий, конечно, устраивал администрацию – она могла утверждать, что стратегия увенчалась успехом. Санкции действительно ослабили Иран, но это не означало, что Иран ощущает себя до такой степени слабым или считает хватку Америки такой сильной. Вашингтон мог полагать, что Ирак или Афганистан не имеет ничего общего с Ираном. Однако сам Иран в напрасных американских военных усилиях – не говоря уже о растущей нестабильности по всему Ближнему Востоку, – видел уязвимость Америки и благоприятный момент для себя. Наша военная угроза от этого выглядела несерьезной и делала нас уязвимыми по отношению ко многим стратегическим вызовам.