Рядом с ним на островке лицом вниз лежал Гаррук, раскинув руки в стороны и погрузив ладони в воду. Застонав, он перевернулся и сел.

— Где это я? Кто ты? Нет, постой. Я вспомнил. Ты — Уилл Кенрит, — в его голосе по-прежнему слышался рык охотника, но он стал другим: тише, спокойнее, как бы самосозерцательным, и вместе с тем опасливо напряжённым. На его груди и спине красовалось множество заживших шрамов, как старых, так и совсем свежих, но от разлагающей порчи — теневого проклятья — не осталось и следа.

15.

При всей своей подозрительности Роуэн была вынуждена признать, что охотник вёл себя совершенно иначе, когда помог ей вытащить из реки кашляющего Уилла. В огромной ладони Гаррука меч Уилла казался игрушкой, но бледная кровь ундин капала с клинка, который гигант не выпускал из рук всё то время, пока был в воде. Заметив, что Роуэн приняла боевую стойку, он смерил её долгим пристальным взглядом, после чего положил меч на землю рядом с бедолагой Уиллом, который всё ещё выкашливал воду из лёгких.

— Уилл Кенрит исцелил меня, — сказал он. — Теперь я перед ним в долгу.

— Тебя исцелил не я, — просипел Уилл.

Охотник покачал головой. — Тогда что же разрушило проклятье?

Роуэн понимала молнию: как та возникает в её ладонях, словно свежий глоток силы, как ею можно орудовать, быстро и без раздумий. Сейчас она оценивала увиденное с той же привычной прямолинейностью. Раньше она боялась прóклятого охотника. Но этому человеку она доверяла.

— Тебя исцелил Котёл Вечности, — сказала она. — Он поднялся из реки, а потом исчез, и вы двое выплыли на берег.

Поперхнувшись кашлем, Уилл резко выпрямился и обернулся, чтобы взглянуть на реку в бледном свете распухшей от важности луны. Он кашлянул ещё пару раз, сплюнув остатки воды, и сказал: — Его скрывает отмель.

— Нет там никакой отмели. Течение в середине реки слишком сильное, чтобы там могла образоваться отмель.

— Выходит, он пропал, — прошептал Уилл, глядя на бегущую воду. Там действительно не было и намёка на отмель, лишь зыбкая лунная дорожка, пересекающая бурный поток.

Роуэн подобрала с земли его меч и протянула ему рукоятью вперёд.

— Разве это не делает тебя рыцарем Локтвейна? — спросила она.

Их глаза встретились. Всю свою жизнь они были вместе: брат и сестра, двойняшки, партнёры по тренировкам, лучшие друзья. В его взгляде она увидела тяжесть всех совместных переживаний и суровых невзгод, что выпали на их долю за последние пару дней: гибель Тита, порча Дюжего, превращение Эловен, увечья Сериз. За их отцом гналась смертоносная охота, которая, если верить старым деревенским байкам, никогда не упускала свою добычу.

Это странствие могло бы сломить и бывалого рыцаря. Но не кто-нибудь, а именно они сумели выяснить, что случилось с пропавшим Верховным королём. И именно Гаррук был исцелён силой котла, который не могли отыскать многие поколения.

В ней взыграло безрассудное, истерическое веселье. — Означает ли это, что теперь ты должен жениться на королеве Айяре?

— Ро! — Уилл принялся неистово хохотать, и она последовала его примеру, не понимая даже, над чем они смеются — только то, что от смеха ей становится легче.

— Вы двое слишком много болтаете, — проворчал Гаррук. — Я иду охотиться на Око. Вы со мной?

Оба прекратили смеяться. Уилл с трудом поднялся с земли. Когти ундины разорвали ему штанину, оставив на правой ноге три глубокие параллельные борозды. — Ах! Ой! Я даже не помню, откуда они взялись. И я бросил свой меч в реке. Как ты его достал?

— У нас мало времени, — сказал Гаррук.

Встревоженные лошади убежали на дальний конец луга, но, стоило охотнику свистнуть, как они послушно затрусили к нему. Медленно приблизившись, он осторожно подул им в ноздри, дав им понюхать своё дыхание и свои ладони.

— Эта охота даже не оставляет за собой следов копыт или сломанных веток, — пожаловалась Роуэн. — Как нам понять, куда она направилась?

— Мне будет нетрудно следовать за ней, Роуэн Кенрит.

— Зимняя охота длится всю ночь, — заметил Уилл.

— И убивает свою добычу на рассвете, — хриплым шёпотом добавила Роуэн.

— Я смогу бежать всю ночь, — сказал Гаррук. — Вы двое не поспеете за мной. Но я наделю силой ваших лошадей.

Роуэн вновь переглянулась с Уиллом. Она готова была пойти на всё, лишь бы это помогло им спасти отца от верной гибели. Он кивнул. Она кивнула в ответ.

Забравшись в сёдла, они последовали на мост за охотником. Тот подобрал свой топор и крадучись двинулся вдоль пролёта, нюхая воздух. Кошмарная тварь со щупальцами лежала на дальнем берегу мёртвой зловонной грудой плоти. На земле вокруг сочащегося трупа элегантные крысы в высоких цилиндрах и фраках расстелили белоснежные платочки. Расставив тарелки и разложив столовые приборы, они приготовились к роскошной трапезе. На незнакомцев они поначалу косились с подозрением, но убедившись, что люди не собираются драться с ними за мясо, тут же вернулись к своему торжественному пиршеству.

Гаррук указал на серебристый след, лентой вьющийся меж деревьев. — Охота оставляет позади себя волшебную тропу. Пусть ваши лошади скачут за мной. Только не упадите.

Роуэн хотела было возразить, что она в жизни не падала с лошади, если не считать те десять или двенадцать раз во время тренировок, но не успела она и рта раскрыть, как Гаррук вскочил на тропу. Лошади бросились вдогонку. Их копыта не касались земли, словно их подхватил и нёс ветер. Магия Дебрей пела в её ушах. Отдавалась гулом в её костях. Она чувствовала на языке её вкус, поначалу солёный, затем медово-сладкий и тягучий, а под конец — горький, как раскаяние. Навстречу им из мрака проступали диковинные виды, чтобы тут же раствориться в темноте позади них: исполинский дуб, увешанный глазами; гриб величиной с дом, растущий посреди болота из гниющего трупа великана; мертвенно-бледный рыцарь с высохшими губами, стоящий на коленях перед запертыми воротами увитого цветами грота; беспризорница в оборванной ночной рубашке, причитающая: «Помогите, помогите мне», — пока трёхголовые змеи обвивали её тоненькие ножки, высовывая раздвоенные жала.

Гаррук бежал молча, не смотря ни вправо, ни влево. Копыта лошадей беззвучно ударялись о серебряную дорожку. Они неслись быстрее соколов, покрывая дневные, недельные расстояния пешего перехода, пока луна в своей обычной величавой