— Но если вы так в этом убеждены, то я не понимаю, господин Молин, как вы, человек столь осмотрительный, могли затеять дело, по вашим же словам, долгое и не очень прибыльное.

— Вот здесь-то, мадемуазель, мессиру барону, вашему отцу, и мне нужна ваша помощь.

— Не могу же я заставить ваших ослиц давать приплод в два раза чаще!

— Но вы можете нам помочь в два раза увеличить доходы от них.

— Ума не приложу, каким образом.

— Сейчас вы все поймете. В любом деле, чтобы оно было прибыльным, необходим быстрый оборот капитала, а так как мы не в силах изменить божьи законы, то нам остается воспользоваться человеческим недомыслием. Мулы служат нам лишь ширмой. С их помощью мы покрываем текущие расходы, получаем возможность поддерживать наилучшие отношения с военным интендантством, которому поставляем кожу и рабочий скот. Но главное, караваны мулов свободно перевозят по дорогам большое количество груза, и мы не платим при этом ни дорожных, ни таможенных пошлин. И вот, пользуясь этими льготами, мы с караваном мулов отправляем свинец и серебро в Англию. А обратно мулы привозят мешки якобы черного шлака — его называют «флюсом», — необходимого для рудничных работ, но на самом деле это не что иное, как золото и серебро, переправленные нам через Лондон из воюющей с нами Испании.

— Ничего не понимаю, господин Молин. Зачем же отправлять серебро в Лондон, если потом его привозят обратно?

— Но я привожу его в два, а то и в три раза больше. Что же касается золота, то у графа Жоффрея де Пейрака в Лангедоке есть золотой прииск. А когда ему будет принадлежать и рудник Аржантьер, обменные операции, которые я произвожу для него с этими двумя благородными металлами, уже не вызовут никаких подозрений, потому что официально будет считаться, что и серебро и золото добыты на его рудниках. Вот в этом-то и состоит наше настоящее дело. Видите ли, количество золота и серебра, которое можно добыть во Франции, в общем-то, довольно ничтожно, а мы, не нанося ущерба ни фиску, ни налоговому управлению, ни таможне, имеем возможность ввезти много золота и серебра из Испании. Слитки, которые я сдаю менялам, не обладают даром речи. Они никому не поведают о том, что родом не из Аржантьера или Лангедока, а из Испании и прибыли к нам через Лондон. Таким образом, государственная казна получает свою долю, а мы, прикрываясь работами на рудниках, можем ввозить большое количество драгоценных металлов и при этом не тратиться на рабочую силу и таможенную пошлину, не разоряться на более совершенное оборудование, ведь никто не в состоянии проверить, сколько серебра и золота мы добываем, а следовательно, все вынуждены верить нам на слово…

— Но если ваши махинации раскроются, вам угрожает каторга?

— Мы же не фальшивомонетчики. И не собираемся стать на эту стезю. Наоборот, именно мы регулярно пополняем королевскую казну настоящим, высокого качества золотом и серебром в слитках, она их пробирует и чеканит из них деньги. Когда же прииск в Лангедоке и рудник Аржантьер будут в руках одного владельца, мы получим возможность, прикрываясь их ничтожной продукцией, быстро увеличить ввоз драгоценных металлов из Испании. Испания буквально наводнена золотом и серебром, привезенными из Америк, эта страна забыла, что такое труд, она живет продажей своего сырья другим государствам. Лондонские банки служат ей посредниками. Испания — самая богатая и в то же время самая убогая страна в мире. Что же касается Франции, то наши торговые операции, которые нельзя вести открыто из-за порочной системы ведения хозяйства, обогатят страну чуть ли не вопреки ее воле. Но прежде всего эта торговля обогатит нас самих, ибо вложенные нами деньги будут возвращены скорее и с более значительными прибылями, чем при торговле мулами. Ведь ослицы носят приплод десять месяцев и не могут дать больше десяти процентов барыша с вложенного капитала.

Анжелика невольно увлеклась этими ловкими махинациями.

— А что вы собираетесь делать со свинцом? Он служит только прикрытием или тоже представляет коммерческий интерес?

— Свинец очень доходен. Он нужен и для войн, и для охоты. За последние годы он еще больше повысился в цене благодаря королеве-матери, которая выписала флорентийских мастеров для оборудования ванных комнат во всех своих дворцах, как это в свое время сделала ее свекровь, Мария Медичи. Вы, наверно, видели такой зал с римской ванной и свинцовыми трубами в замке дю Плесси?

— А сам маркиз, ваш хозяин, он в курсе всех этих ваших дел?

— Нет, — снисходительно улыбнулся Молин. — Он бы ничего в них не понял, и мне по меньшей мере грозило бы лишиться места эконома, хотя моей службой он доволен.

— А что знает о вашей торговле золотом и серебром мой отец?

— Я думаю, ему было бы неприятно узнать, что через его земли провозят испанское золото и серебро. Не лучше ли оставить его в заблуждении, что те небольшие доходы, которые дают ему возможность жить, — плод обычного честного труда?

Анжелику задел иронический и даже немного презрительный тон Молина. Она сухо сказала:

— А за что же мне такая честь — быть посвященной в ваши махинации, от которых за десять лье несет каторгой?

— Какая там каторга! Предположим даже, возникнут затруднения с чиновниками королевской администрации, так несколько экю все уладят. Возьмите-ка Мазарини и Фуке: ведь они более могущественны, чем принцы крови и даже сам король. И все потому, что они баснословно богаты. Вас же я посвятил в дела потому, что знаю: вы до тех пор будете сопротивляться, пока не выясните, для чего все это затевается. Дело обстоит очень просто. Графу де Пейраку нужен Аржантьер. Отец же ваш уступит ему свою землю лишь при условии, если тем самым будет обеспечено будущее одной из его дочерей. Вы же знаете, какой он упрямый. Он ни за что не продаст ни клочка своих родовых земель. С другой стороны, граф де Пейрак хочет жениться на девушке из знатной дворянской семьи, и он счел этот брак выгодным.

— А если я нарушу ваши планы?

— Надеюсь, вы не хотите, чтобы вашего отца бросили в тюрьму за долги, — медленно проговорил Молин. — А много ли нужно, чтобы вся ваша семья снова погрязла в нищете, в еще более ужасной нищете, чем та, в какой вы жили прежде? А что ждет вас? Вы состаритесь в бедности, как ваши тетушки. Ваши братья и младшие сестры не получат должного образования и в конце концов вынуждены будут покинуть родину…

Увидев, что глаза Анжелики сверкают от ярости, Молин добавил вкрадчивым голосом:

— Ну зачем заставлять меня рисовать столь мрачную картину? А я-то думал, что вы совсем из другого теста, чем все эти дворянчики, которые только и умеют, что похваляться своим гербом и жить на подачки короля… Преодолеть трудности можно, только борясь с ними и поступаясь в чем-то личными интересами. Иными словами — нужно действовать. Вот почему я не стал ничего скрывать от вас, я хотел, чтобы вы знали, на что следует направить свои усилия.

Теперь он попал в самую точку. Никто никогда так не разговаривал с Анжеликой, а ведь именно это отвечало ее характеру.

Она встрепенулась, словно от удара кнутом. Перед ее глазами всплыла картина: приходящий в упадок Монтелу, ее маленькие братья и сестры, спящие на соломе, покрасневшие от холода руки матери и отец, сидящий за своим небольшим бюро и старательно выводящий прошение королю, на которое его величество король так и не ответил…