Я смотрел на него сверху вниз и до боли в кончиках пальцев хотел потрогать его волосы. Но прошлый опыт слегка отпугивал. Пока это было просто мирное лежание, — пока мирное, пока безопасное.

— Зак, — сказал я наконец, — как звали блондинку?

— Какую блондинку?

— Ту самую блондинку. Школьницу. Твою девочку. Как ее звали?

Он нервно шевельнулся, черные блестящие волосы рассыпались по плечу.

— Я не помню.

— Не помнишь? Ты же говорил, что любил ее.

— Я сказал «немножко».

— Так немножко, что не помнишь имени?

— Вы все последнее время поехали на именах. Я не компьютер, не могу же я всех помнить. — В его голосе засквозило легкое раздражение. — Что тебе до нее?

— До нее ничего. Просто интересно, когда ты забудешь мое имя.

— Ты же не мой любовник.

— Да. — Мои мысли плавно скользили по его волосам на моем плече. — Я не твой любовник.

Он замолчал, надолго. Я снова взглянул на потолок, и тот живо откликнулся на мой взгляд россыпью сверкающих осколков. Потрясающе…

— Эмбер, — произнес Зак внезапно.

— Что?

— Ее звали Эмбер Шарп. Доволен?

Пальцы начало сводить судорогой. Я послал все к черту и осторожно, будто к оголенным проводам, прикоснулся к его волосам, погладил.

— Да не бойся, — сказал он мне в плечо, — все в порядке. Я же первый к тебе полез.

Я приблизился, зарылся в них лицом и почувствовал, что сейчас отъеду.

Через некоторое время Зак немного передвинулся выше, уткнулся мне в шею, и я повернул голову, чтобы дать ему место. По коже поползло прохладное дыхание. Потом неожиданно он прошелся языком — от плеча до самого уха.

От неожиданности я ойкнул. Даже язык у него был холодный, только не от холода у меня зубы стучали.

— Прости, не удержался. Рефлекс. Такая кожа на вид, шелковая… интересно, как на вкус.

— Ну так… пробуй, какая проблема?

— Не сегодня, — засмеялся он, — может, потом.

— Почему? Ты ж меня поил весь вечер…

Его смех оборвался. Он поднял на меня глаза, заставил повернуться и посмотреть в них. Сверкающие отражением дрожащего света, один теплый, другой нет, и оба одинаково серьезные.

— Ты хочешь?

— Ага. Хочу. — Слова падали, как монеты в море, и ни одно было не вернуть. — Я хочу.

— Уверен?

— Если со мной ничего не случится, то уверен, — ответил я и про себя добавил: иначе был бы далеко отсюда.

— Ну смотри. Боли не боишься?

— Боюсь, — сказал я честно, — но ты позаботься об этом, ладно?

Зак все еще смотрел на меня. Я отвел волосы с его холодного лица. Медленно он приподнялся надо мной, глаза у него стали твердые, как стеклянные.

— Не стоило бы полагаться на меня так слепо…

— Я попробую.

Я стащил с себя пайту — даже не из практических соображений, а просто стало не холодно. Ледяная банка закатилась под бок и почти оставила ожог на коже. Зак тронул пальцем мою шею, где дрожала артерия, наклонился туда, потом погладил по плечам и вернулся к шее. Он исследовал ее — дыханием, языком, губами, как в пустыне ищут воду. Я не вынимал рук из его волос, только закрыл глаза и отдался ощущению. Шевелиться совсем не хотелось, все это было так призрачно и пугливо.

Его зубы сжали кожу, не до крови, но я вздрогнул.

— И вправду боишься, — сказал он. — Не передумал?

— Можно подумать, ты бы позволил.

— С этой точки — есть шанс… но чем дальше, тем, как ты понимаешь, меньше шанс. Я быстро завожусь.

Это ясно. Просто для Зака неожиданно терпимо. Нереально терпимо. Интересно, если бы я сам не навязался, мы вот так и лежали бы в обнимку до вечера?

Дааа, а у жирафов есть крылья…

— Я не передумал, но за шанс спасибо. Только…

— Только что? — Слова тиснением мягко отпечатывались на коже.

— Только не предупреждай, — попросил я.

— О чем?

— Ну знаешь, как говорят: сейчас будет немножко больно. Я это с детства ненавижу, сразу напрягаюсь.

— Мне нравится, как ты говоришь «ненавижу», так искренне. Еще что-то?

— Пустяк. Не убей меня ненароком — ни в каком смысле.

— Ха, как вовремя. Не беспокойся, не убью, мне не нужны проблемы… ни в каком смысле… — Он вдруг переместился к губам, и я почувствовал легкое дыхание. — Без поцелуев, да?.. мы же не собираемся…

— Нет, мы не собираемся… я же не твой…

— Нет, ты не мой. Смотри вверх, Джошуа, и наслаждайся полетом.

Я послушно уставился в потолок, которому только того и надо было. Он сразу подхватил меня в свои волны, уютные, затягивающие и коварные, как тайные омуты. Руки Зака неспешно гуляли по мне — по ребрам, по бедрам, а каждое прикосновение рта к шее отдавалось во всем теле ударами подводного колокола. Это была игра, которую он знал в совершенстве. Наконец он нашел, что искал, и впился в это место. Если бы его зубы не были острыми как скальпель, наверное, было бы втрое больнее. Только боль была совсем другая, не похожа ни на что, в том числе и на саму боль не похожа…

Одна рука его была у меня под затылком, но вторая вдруг заскользила по мне, так что и ту псевдоболь я не прочувствовал. Только биение сердца где-то высоко в горле, будто он достал до сердца; только собственное прерывистое дыхание с оттенком стона; только легкий морской запах крови и ее движение. Только движение крови. Вверх, вверх, все время вверх…

Невозможно… Я почти выгибался — слишком хорошо, чтобы быть безопасным, и слишком опасно, чтобы длиться долго. И не успел я вдохнуть эту скользкую мысль, как меня рвануло на куски — они отразились в битом стекле потолка, такие свободные, грозясь никогда не воссоединиться. И на секунду я не устоял перед соблазном и «ушел» — туда, в темные беспредельности, в изысканную пустоту, куда пускают только избранных, но не выпускают никого.

Когда я вернулся, Зак осторожно, едва касаясь кончиком языка, вылизывал рану на шее. Заметив это, он выпрямился — глаза сверкали сыто и довольно.

— Съешь лимон, детка.

— За-чем? — Голос обнаружился не сразу.

— Ты весь сияешь, — сказал он с ноткой сарказма, все еще сидя на мне верхом. — Полагаю, больно не было?

Я не ответил и потянул его назад занемевшими, чужими руками — за ворот футболки, за прядь волос. Зак удивленно хмыкнул, и поцелуй был скорее агрессивный, но это ничего… В последнее время мне приходилось как никогда часто пробовать свою кровь — правда, на его губах это был совсем другой вкус.