— У меня есть сын, ради которого мне приходится копить деньги, — ответила я, пожав плечами.

— Но подобные вещи могут сослужить артисту плохую службу. — За этой фразой последовал вздох огорчения. — Пусть ты и рабыня, но это вовсе не означает, что ты никогда не выйдешь замуж.

— Я не хочу выходить замуж. Закон не признает браков между рабами. Жену и мужа могут разлучить после смерти хозяина, и тогда они больше никогда не увидят друг друга.

Глаза Ларпия как будто видели меня насквозь.

— Да ты, я смотрю, киник, дитя мое.

— Да, господин. — Я поцеловала пухлую руку Ларпия, устыдившись своей редкой вспышки гнева. Иногда у меня не было никакого желания петь для его друзей. В такие минуты мне хотелось совсем другого — почитать книгу или погулять с сыном, как будто я обычная молодая женщина. Но я не обычная женщина, я рабыня, хотя и довольно везучая, которой посчастливилось иметь доброго хозяина.

— Что же, возможно. Будет лучше, если ты не станешь выходить замуж, — ответил Ларций. — Не могу представить себе мужчину, который взял бы тебя в жены с незаконным ребенком.

«Что он сейчас делает»? — Моему сыну уже исполнилось пять лет, и он был сушим кошмаром. Сущим кошмаром и точной копией своего… впрочем, не важно, чьей копией он был.

Слишком поздно.

Думать об Арии — значит допустить ошибку, хотя сейчас это и не доставляло мне такую боль, как раньше. Раньше же думать о нем было сродни тому, как если бы меня разрывали на части раскаленными добела щипцами. Нет, теперь щипцы успели остыть. Вместо того чтобы рвать на части, они лишь… щиплют.

Это всего лишь воспоминания, с раздражением думала я, отходя от Ларция. Но воспоминания никуда не исчезли, не ослабели ни на йоту. Я все еще помню легкую щетину на его подбородке. Помню каждый шрам на его теле, и сейчас мысленно провожу по ним пальцем. Арий целует меня. Арий, окровавленный и дрожащий от возбуждения, стоит на арене. Арий, удивляющий меня своим глухим грудным смехом. Арий, сжимающий меня в объятиях.

В первые дни моего пребывания в портовом борделе я мечтала лишь об одном: как мне переправить в Рим записку моему любимому. «Я в Брундизии. Приезжай и забери меня отсюда». Но в те дни у меня не было денег даже для того, чтобы отправить письмо. Позднее, когда деньги у меня появились, я отправила безумное страстное письмо на север, но ответа не получила. Последовали долгие недели ожидания, когда от тоски разрывалось сердце и перехватывало дыхание. Никакого ответа. Впрочем, ничего удивительного. Арий не умел читать. Галлий просматривал всю почту и явно не стал бы передавать ему мое послание. Ведь оно размягчило бы сердце и ослабило боевой дух его лучшего гладиатора, и тогда бы Арий, скорее всего, погиб. По всей видимости, Галлий посмеялся над моим письмом и разорвал его в клочки.

Больше писем я не писала. Что толку? Даже если они каким-то чудом и попали бы в руки Ария, ему ни за что не найти меня. С тех пор я так ни разу и не попала в Рим, потому что Ларций ненавидит этот город и свою жену, которая беспечно тратит его деньги, живя в доме на Авентинском холме, а он свил себе гнездо в Брундизии. Поэтому я тоже оставалась в Брундизии. Пела, улыбалась, развлекала время от времени молодых красивых патрициев, пытаясь с опозданием узнать хотя бы что-нибудь о судьбе Ария. Каждый раз, когда до меня доходила весть о том, что он выиграл очередной поединок, мне становилось легче на душе.

Забудь его.

Вот о чем я молилась каждую ночь, даже теперь. О боже, позволь мне забыть. Позволь мне забыть. Это будет легче всего. Легче забыть и перестать страдать.

Но Бог, великий вселенский шутник, сказал — нет. Никогда не забывай. Помни о нем все, что ты знаешь. Храни в себе это знание, если не можешь быть вместе с ним. У тебя есть сын, который улыбается так, как он.

И Он был прав, потому что я знала: любить мужчину больше Бога — значит играть с огнем.

— Отвратительное место, верно? — спросил Галлий, задвигая занавески паланкина, который тащила упряжка волов.

Вместо ответа Арий лишь пожал плечами. Ему и раньше доводилось бывать в Германии, когда он отправился в свое первое турне по провинциям, после того как почти обрил наголо Лепиду Поллию, и Галлий счел за лучшее на время отправить его подальше из Рима. Пять лет спустя этот далекий край выглядел точно так же — холодный, суровый и неосвоенный. Исхлестанные ветрами деревянные хижины лепились к склонам гор. Возведенные же римлянами в долинах города смотрелись на их фоне инородным телом. Закованные в цепи рабы из местных племен обрабатывали поля, покрытые смешанной со снегом грязью, и недружелюбно, исподлобья смотрели на Ария, когда тот проезжал мимо.

— Угрюмый народ эти германцы, — заметил Галлий, кутаясь в меха. Он сорвал такой огромный куш на последних гастролях Ария по провинциям, что решил незамедлительно отправиться в следующие. — Самые настоящие варвары, такие же, как и ты, мой мальчик. Не пытайся убежать в очередной раз, хорошо? Иначе мне придется заковать тебя в железо.

Во время первой поездки по провинциям Арий пытался сбежать. Он успел удалиться на пять миль, но его выдало лицо и гладиаторское клеймо. После этого случая Галлий, всякий раз, когда они покидали пределы италийской земли, ни на минуту не спускал с него глаз. Больше Арий не пытался бежать. Цели для побега у него не было.

В ту зиму он провел четыре поединка на аренах Германии. Он выходил биться с бойцами в звериных шкурах и рогатых шлемах. Он убил их всех до единого. После этих боев Галлий за деньги отправлял Ария на пиры, где тот встречался с губернаторами и легатами, колесничими и сенаторами, накрашенными патрицианками, которые охотно делили с ним ложе, и нежными мальчиками-трибунами, которые добивались того же самого. Но ему нравилось тайком уходить из пиршественных залов в темные и холодные сады и любоваться ночным небосводом, усеянным бесчисленными звездами, которые здесь, на севере, казались больше и ярче, чем в дымном воздухе Рима. Германия. Слева от нее расположена Галлия, а еще левее — Британия.

Колония Агриппина. Совсем крошечный городок. Поединок с германцем, затем пир в новой резиденции губернатора Лаппия Норбана. Стены там были бревенчатыми вместо мраморных, а наполненные грубым германским ламповым маслом светильники нещадно чадили. Однако на столе были устрицы в винном соусе, жареные язычки жаворонков и пирожки с начинкой из оливок и сыра, а также хмельной мед из Британии, холодный и убийственно крепкий. Арий вспомнил, как его братья напивались холодным медом и приходили в буйство, однако все равно выпил свой кубок. Здесь, на пиру у губернатора, молодые трибуны тоже быстро напились, а кое-кто даже потерял человеческий облик. Особенно юный кузен губернатора, с мрачным изумлением отметил про себя Арий. Этот был пьянее всех остальных гостей. Преторианец, что с него взять. Эти неженки-гвардейцы, несущие службу при дворе, никогда не умели пить.

— Я видел сегодня, как ты бился на арене, — вызывающе бросил преторианец. Его лицо раскраснелось. Белый плащ заляпан винными пятнами. В глазах — нескрываемая ненависть. — Поздновато ты ушел с нее, верно я говорю?