— В полную силу не бить! — гневно кричит Титания, получив удар мечом плашмя по лицу, но трое новичков не сдаются; вместо этого первый сдирает мешающую маску и с громким боевым кличем бросается в гущу драки.

— Эй! Кучей не нападать! — кричит Вельдаррон, на которого навалились трое монстров разом.

Все верно: это одно из главных правил, я старательно втолковывал его новичкам, но они, должно быть, забыли в горячке боя. Вдобавок Вельдаррон так увлекся криком, что удар приходится в воздух, и к тому времени, как вмешивается Паук, сразив всех трех упырей со спины серией яростных выпадов, Вельдаррон уже лежит на земле с несколькими серьезными ранами.

Разбор после битвы проходит с шумом и руганью. Я вынужден признать, что Вельдаррон выведен из строя, отчего он страшно злится, а монстры разражаются победными криками. Литсо тоже причинили унизительное увечье, а Титания жалуется, что ей пришлось нанести своему упырю не меньше двадцати ударов, пока он наконец согласился лечь и помереть. Я провожу беседу с монстрами на эту тему — постоянные игроки ведут себя корректно, а вот отношение новичков к игре мне совершенно не нравится.

— Двадцать ударов? Да она шутит. Она вообще ни разу не попала.

— Удар должен быть убедительный. Если ты его не чувствуешь, это не считается.

Я повторяю то, что уже один раз говорил, — про подсчет попаданий и ослабление ударов. Я почти уверен, что новичок-заводила скорчил гримасу.

— Что такое? — опять спрашиваю я.

— Ничего. — Он пожимает плечами.

Но игра уже испорчена. Я это чувствую: попытка бунта на корабле. Еще две стычки, и отряд героев натыкается на шайку бандитов, которые сопротивляются гораздо яростнее, чем предполагалось. Литсо получает еще два удара, Фильберт — четыре, Титания и Бельтан — по одному, но волшебнику Юпитусу удается покончить с врагами, ловко сотворив цепочку заклинаний. Монстры слегка ропщут и что-то бормочут насчет мести, так что мне опять приходится напомнить о необходимости играть по правилам.

— Это ж только игра, — обиженно говорит один новичок. — Не вопрос жизни и смерти, так?

Именно что вопрос жизни и смерти. Я хотел бы ему это объяснить, но пропасть между нами слишком широка. Жизнь начинается в игре и кончается схваткой со смертью. Я стараюсь организовать следующую стычку как можно быстрее, но все равно проходит какое-то время; один из новичков затягивает «Чего мы ждем?»,[65]и, что крайне неприятно, остальные подхватывают.

К этому времени на отряде героев уже начинает сказываться отсутствие целительницы. К пятой стычке Литсо выходит из строя, Фильберт едва ли в лучшем состоянии, а у Бельтана осталось только пять попаданий. Один лишь Паук спокоен и невредим — косит монстров удар за ударом. Беспокойный новичок явно недоволен, но молчит. Так уж Паук действует на людей.

Вот уже седьмая стычка. Отряд больше никого не потерял, но пал духом, и все, кроме Паука, ранены хотя бы единожды. Я чувствую себя виноватым, хотя знаю, что я тут ни при чем: иногда игра ладится, иногда — нет, вот и все, а новички — это всегда рискованно. Но все же я чувствую, что моя небольшая группа не полностью у меня под контролем; от этого на душе неспокойно, словно часть моей воображаемой жизни просочилась в эту, реальную.

Во время разбора стычки один из новичков закуривает. Это против правил, но я настолько неуверен в себе, что не решаюсь призвать его к ответу. Монстры-завсегдатаи — Скотт, Мэтт, Джейс и прочие — кажется, тоже беспокойны, словно они подали друг другу какой-то знак, и за спиной у меня шушукаются и смеются, пока я занимаюсь своими делами. Мне от этого не по себе. По учительскому опыту я знаю, насколько может быть опасен один смутьян; и за сегодняшнюю игру я все больше убеждаюсь, что мои новички — особенно один из них — воплощение смутьянского духа. Они меня словно испытывают, проверяют мою реакцию на их колкости, бросают вызов моему авторитету.

— Так, — отрывисто говорю я, раздавая листки инструкций для следующей стычки. — На этот раз вы не враги. Вы — отряд солдат из другого лагеря и можете продать тому отряду целительные снадобья, если у них есть что предложить взамен.

Я включил эту сцену, чтобы как-то решить проблему Мораг. Беспокойный новичок корчит рожу, и я вижу, что перспектива мирной встречи его не радует.

— А если они на нас нападут? — спрашивает он.

— Тогда будете драться, — отвечаю я. — Но вы не должны быть инициаторами.

— Инициаторами? Это чего такое? — ехидно спрашивает новичок.

Я смотрю на него.

— Тебе что-то не нравится?

Он пожимает плечами.

— Я спросил, тебе что-то не нравится?

Новичок ухмыляется, умудряясь изобразить одновременно застенчивость и наглость.

— Ну, просто вы все так всерьез принимаете, — говорит он наконец. — Можно подумать, это все на самом деле. Ну, правда, это ведь всего лишь игра. Вы только посмотрите на себя. Один — старый пердун в страхолюдном парике, другой — псих в юбке, и эта жирная…

И тут я ломаюсь. Да, мы привыкли к колкостям и насмешкам, к тому, что нас зовут убогими, уродами, мутантами и все такое. Но он посмел задеть Титанию, мою Титанию, и, более того, пренебрежительно отозваться об игре — и я хватаю первое попавшееся оружие, длинный полуторный меч, и автоматически принимаю боевую стойку.

— Я тебе покажу игру, — говорю я. — Чудовище.

Новичок пугается и пятится, но я слишком зол, чтобы остановиться. У меня в голове только одна мысль, этот мальчишка оскорбил Титанию, воина, у которого за плечами бесчисленные успешные кампании, женщину, чья красота и благородство вошли в легенды, и это оскорбление — нанесенное как ей, так и всем нам — не должно остаться безнаказанным.

— Время пошло! — кричу я. — Отряд, сюда!

Это катарсис. Я никогда еще не впадал в такую ярость — с некоторыми игроками этого вообще не бывает за десятилетия игры, но лучшим обычно удается хотя бы раз, перед лицом непреодолимой опасности. Помню, как это случилось с Пауком в одном пабе в Ноттингеме, в те дни, когда люди еще посмеивались над ним у него за спиной, и я пытался — безуспешно — представить себе это ощущение: свободу, кайф, радость. Теперь я знаю; и пока мои друзья бегут ко мне, чтобы принять бой плечом к плечу со мной, я понимаю, что наш враг — совсем не этот мальчишка, плохо воспитанный новичок с поганым языком. Наш враг — нечто бесконечно более опасное, омерзительное и грозное: создание с бесчисленными головами, и у каждой на лице та же смесь юного презрения и невежественной самовлюбленности. Тридцать лет мы выслеживали противника, не зная толком, за кем же мы охотимся; тридцать лет мы довольствовались второсортными заменами, в то время как настоящий враг был на расстоянии вытянутой руки.

Другие тоже это чувствуют; они присоединяются ко мне, хватая лежащее вокруг оружие, и занимают стойку спина к спине, как в старые добрые времена: Литсо, мечущий копья в ряды врагов; Паук, с мечом в каждой руке, одна рука окровавлена. Фильберт падает, но мы отомстим за него; я вижу искаженное лицо Титании, выкрикивающей какое-то заклинание, и опять бросаюсь на орду врагов.