Забастовочный фонд пополняли крупные китайские коммерсанты из Общей торговой палаты, ведь в результате стачки закрылись предприятия их иностранных конкурентов, что безусловно играло им на руку. Более того, националистические лозунги сделали забастовку масштабным выступлением за политические реформы, и основные требования предъявлялись тут не хозяевам предприятий, но Муниципальному совету Шанхая. Китайские промышленники всецело поддерживали требования рабочих об отмене экстерриториальных привилегий и выделении китайцам мест в совете.

Осознавая неустойчивость альянса между китайскими рабочими и промышленниками, члены Муниципального совета постарались внести раскол в их ряды. По предложению управляющего британской хлопковой фабрики совет принял решение приостановить работу электростанции, снабжающей большую часть города. Отключенные от питания китайские фабрики встали точно так же, как и лишенные рабочей силы иностранные. Поняв, что их перехитрили, члены Общей торговой палаты перестали жертвовать деньги в забастовочный фонд, и стачка вскоре прекратилась. Однако после этих событий Муниципальный совет Шанхая пошел на одну важную уступку: впервые в истории коренным жителям было позволено занять место в его рядах. Лидеры иностранных концессий предпочли допустить все более напористых китайцев в свои управленческие структуры, нежели рисковать обрушением всего здания международного Шанхая, которому было уже почти сто лет.

Недовольные сепаратным миром китайских промышленников, лидеры шанхайских коммунистов, в том числе фокусник-убийца Гу Шуньчжан и будущий великий дипломат Китайской народной республики Чжоу Эньлай, продолжили агитацию среди рабочих. Пламя полыхнуло с новой силой в марте 1927 года, когда началось восстание, организованное по примеру Октябрьской революции. Забастовало порядка полумиллиона шанхайских рабочих. Сформированные коммунистами «вооруженные пикеты» заняли стратегические транспортные узлы и важнейшие учреждения китайской части города. Концессии в этот момент охранял 40-тысячный гарнизон американских, британских, французских, японских и итальянских солдат31 – такие силы были стянуты сюда для противостояния армии Чан Кайши, который поклялся положить конец иностранным владениям в Шанхае и объединить под своей властью как территории, контролируемые милитаристскими кликами, так и города с иностранной администрацией. Хотя Чан Кайши недвусмысленно призывал покончить с западными концессиями и уже доказал серьезность своих намерений, присоединив британские территории в Нанкине и Цзюцзяне, столкнувшись с коммунистическим восстанием в Шанхае, иностранные державы смогли найти с ним общий язык и начали действовать против коммунистов сообща. В штабе Чан Кайши в Нанкине лидеры Общей торговой палаты при поддержке Муниципального совета Шанхая буквально торговались с генералиссимусом, обсуждая цену, за которую он избавит город от коммунистов.

«Город на продажу», как назвал Шанхай работавший там американский журналист32, подтвердил свое прозвище, когда богатейшие жители попросту выкупили его, а подряд на черную работу был передан организованной преступной группировке. Получив от шанхайских заказчиков 10 миллионов долларов, Чан Кайши нанял Ду Юэшэна (он же Большеухий Ду), уроженца Пудуна и главаря Зеленой банды, контролировавшей улицы Шанхая. (Административное устройство Шанхая не позволяло китайской, французской или англо-американской полиции преследовать подозреваемых по всей территории города, поэтому многие правоохранительные функции были уже давно отданы ими на откуп гангстерам.) Как только Чан Кайши договорился с Зеленой бандой, судьба коммунистов была предрешена.

С особого разрешения Стерлинга Фессендена, американского адвоката, занимавшего тогда пост президента Муниципального совета Шанхая, Большеухий Ду отправил своих переодетых рабочими головорезов через иностранные концессии к местам сосредоточения коммунистов. Бойня началась на рассвете 12 апреля, когда Зеленая банда напала на здание Шанхайской федерации профсоюзов. Забастовка захлебнулась на следующий же день, а события, вошедшие в историю как «Шанхайская резня», продолжались еще три недели: с благословения Чан Кайши, Общей торговой палаты, Стерлинга Фессендена и Муниципального совета Шанхая орудовавшие в Пудуне и других промышленных районах боевики Зеленой банды перебили тысячи рабочих, профсоюзных деятелей и сторонников коммунистов, а также их семьи, не щадя ни женщин, ни детей.

Когда город перешел под полный контроль националистов, лидеры коммунистической партии бежали из Шанхая в провинцию. Оказавшись на селе, КПК коренным образом изменила свою идеологию. Если раньше революцию планировалось осуществить силами городского пролетариата и интеллигенции, то теперь основной упор делался на революционное крестьянство. И хотя партия была создана в самом современном городе Китая, за годы изгнания ее идеология приобрела глубоко антиурбанистический характер. Крестьянская армия Мао Цзэдуна, «освободившая» Шанхай в 1949 году, имела мало общего с городскими интеллектуалами, которые в 1921-м создали КПК на территории французской концессии. И никакого пиетета к этому городу крестьяне не испытывали.

Когда большая часть Китая подчинилась авторитарному режиму Чан Кайши, формально провозглашенному в Нанкине в 1928 году, новый правитель предпочел позабыть о своем требовании уничтожить иностранные концессии. Чан зависел от ссуд международных финансовых институтов Шанхая, и поэтому, придя к власти под лозунгом борьбы с иностранным засильем вообще и шанхайскими концессиями в частности, в итоге он оставил их в покое.

Концессии остались, но привилегии иностранцев сузились, и если не массы, то китайская элита получила некоторую долю равноправия. В тот самый день, на рассвете которого Зеленая банда обеспечила националистам контроль над городом, Муниципальный совет Шанхая распорядился снять расовые ограничения на посещение общественного парка на Бунде. Вскоре, впрочем, за вход стали взимать плату в десять центов, что равнялось примерно половине дневного заработка рабочего. Таким образом был установлен ценовой барьер для китайской бедноты, а также для русских и других обнищавших иностранцев. В 1930 году преимущества иностранцев были урезаны еще дальше: количество китайских представителей в Муниципальном совете Шанхая увеличилось с трех до пяти, китайцы вернули себе управление таможней, а девять стран утратили свои экстерриториальные привилегии, которые теперь оставались только у Британии, Соединенных Штатов, Франции и Японии. Кроме того, новые китайские власти Шанхая впервые ввели налог на прибыль иностранных компаний.

Активно торгуясь за равные права для китайской элиты, в деле снижения влияния иностранных держав в Китае Чан Кайши применял и менее прямолинейную тактику. Поскольку в XIX веке захват Шанхая западными странами произошел под предлогом слабости и некомпетентности китайских чиновников, Чан считал, что при умелом и эффективном управлении китайской частью города иностранцы лишатся разумной аргументации в пользу существования концессий. Руководствуясь этой логикой, новый националистический режим работал над созданием образцового китайского города, который ни в чем бы не уступал образцовым поселениям шанхайландцев.

Развитие инфраструктуры и введенное в 1929 году правило, ограничивающее количество семей, живущих в одном доме, тремя, позволили снизить позорную разницу в уровне жизни между китайским городом и иностранными поселениями. Однако ярче всего представления Чан Кайши о новом, полностью китайском Шанхае отразились в задуманном им новом городском центре в районе Цзянвань на северной окраине города, в шести километрах от Бунда. По планам правительства там должны были появиться девять величественных общественных зданий, современных изнутри, но облеченных в традиционные архитектурные формы исторического Пекина. Проектное задание предписывало, чтобы «разработанные в Европе и Америке научные принципы» сочетались тут с «лучшими проявлениями художественных традиций нашего народа». При всей «практической пользе западных технологий» результат должен был быть «китайским по сути»33.