Кажется, я брежу.

– Время еще есть, – успокаивающе говорит Поппи остальным. – Пускай Элли немного успокоится. Я потом сделаю ей макияж.

Поскольку в представлении Поппи макияж – это бледное основание, густые черные тени и кроваво-красные губы, я не прыгаю от радости. И ничуть не становится легче, когда Сэм предлагает заняться моей прической. С дредами, готическим макияжем, в чересчур узком платье и вдобавок овеянная ароматом коровьего желудка, я буду походить на экспонат Музея ужасов.

– И вообще, – бодро говорит Поппи, пока все они топают вниз по лестнице, – мне еще нужно отрезать корни у гербер. Их черта с два выдернешь. Надеюсь, я нарвала достаточно. Пришлось удирать, когда коп меня засек. Представляешь, Шарлотта, вот на что я пошла, чтобы раздобыть любимые цветы твоей матери.

Разбитые бокалы, сомнения, краденые цветы, сбежавший парикмахер – и синяк под глазом. Бог не мог яснее сказать: «Не выходи замуж», даже если бы лично спустился с небес и крикнул на ухо. Отлепив от скулы рубец и испытывая сильнейшее желание стать вегетарианкой, я извлекаю из сумочки мобильник, набираю номер и нажимаю кнопку.

Пора поставить точку.

– Наконец-то! – восклицает Шарлотта, когда видит меня, бредущую по грязи. – Я думала, ты вообще не придешь. Я даже к букмекеру не успела!

– Извини.

Мне двадцать семь. Почему я до сих пор терплю помыкания старшей сестры?

– Ладно. Слава Богу, сейчас ты здесь. – Шарлотта кладет «Охотничий журнал» на грязный капот и раскрывает медвежьи объятия. От нее пахнет ваксой, лошадьми и лавандой. – Нам пора. Живо, живо!

Шарлотта – самая старшая моя сестра и, втайне, самая любимая. Поскольку я младше на четырнадцать лет, мы мало виделись – сначала она училась в пансионе, а в двадцать один год вышла за собрата по Королевскому обществу живописи – Барнаби Кеттона. Наверное, именно поэтому я люблю Шарлотту сильнее остальных сестер, у которых было гораздо больше возможностей мучить меня и превращать мою жизнь в сплошные страдания.

– Что ты вообще делаешь в Тэпли? – спрашиваю я, неловко выпутываясь из могучих объятий. Крокодил Данди уместнее в Нью-Йорке, чем Шарлотта в Тэпли.

– Я так и знала, что эта американская девица забудет тебя предупредить. Типичная иностранка.

– А, Рокси, – грустно говорю я.

Но Шарлотта уже утратила интерес к разговору об обитателях дома. Она распахивает дверцу машины и кричит:

– Сюда, Лир! Сюда, Корделия!

Из машины с восторгом выскакивают два огромных лабрадора. Я поспешно отступаю.

– Залезай! – приказывает Шарлотта. – И не надо так пугаться. Они просто повалялись на лисьем дерьме, от этого не умирают.

Сестра сбрасывает на пол ошейник, пакет собачьего печенья и джутовый коврик, и я сажусь. Лир кладет голову мне на плечо. Когда я наконец решаюсь вдохнуть, то чуть не задыхаюсь от вони. А я-то думала, что Мад воняет. По сравнению с собаками Шарлотты он прямо-таки благоухает.

Шарлотта закатывает глаза.

– Элли, спокойней. Нельзя быть такой брезгливой. Слушай и не ной. Мамину операцию перенесли на более ранний срок, поэтому я и приехала.

– Перенесли? Почему?

Шарлотта сжимает мою руку в своей грубой, обветренной ладони.

– Вчера она ходила на осмотр перед операцией, и врачи нашли вторую опухоль. Онколог не захотел рисковать и ждать неделю, поэтому маму положили в клинику вчера вечером. Утром ее повезли в операционную. Сейчас уже наверняка все закончилось.

Кажется, меня сейчас стошнит. К счастью, это Шарлотта в потрепанном «лендровере», а не Эмили в шикарном «БМВ». Если бы я заблевала машину Эмили, в больнице оказался бы еще один член семьи Эндрюс.

– Ну, не пугайся, – бодро говорит Шарлотта. – Насколько я поняла, такая операция – дело обычное. Конечно, неприятно, но что уж тут. Во всем есть свои плюсы. Теперь, когда маме не будет мешаться грудь, она займется конкуром. Или прыжками с трамплина, например.

Я ошалело смотрю на сестру. Если некоторое время я не вижусь с Шарлоттой, то совершенно забываю, что она сумасшедшая.

– Мама не занимается конкуром и не прыгает с трамплина.

– Допустим, – соглашается Шарлотта. – Но теперь сможет, если захочет.

Как спорить с такой логикой?

– Какие у нас планы? – спрашиваю я. – Мы едем прямо в больницу?

Шарлотта качает головой, одновременно повязывая шарфик от «Эрмес». Должно быть, этому учат в Слоун-скул.

– К ней еще не пускают посетителей. Там сидит бабушка Стивенс. А папа решил, что лучше всей семье собраться вместе и побыть в пределах досягаемости несколько дней, вот почему я приехала. Люси и Генри едут, Эмили пообещала взять выходной. Папа говорит, у маминой постели лучше позабыть о разногласиях.

Отец сошел с ума? Семья Эндрюс не в состоянии поладить, даже когда рассеяна по лицу земли.

– Маме нужен уход! – гремит Шарлотта, с грохотом переключая скорость. – Именно этим мы и займемся. Кстати, отличное было шоу по ящику. Я страшно обрадовалась, когда ты врезала Лейси в нос. Я бы и сама не отказалась. Терпеть не могу тех, кто вырубает леса. Перестрелять их всех надо.

Шарлотта известна сильными взглядами. Она охотно запретила бы англичанам выезжать на континент, объявила футбол вне закона, сделала охоту на лис национальным спортом и учредила закон, по которому каждый должен есть британскую говядину по крайней мере раз в неделю. И никаких вегетарианцев. Я решаю не намекать, что у нее гораздо больше общего с Маркусом, чем с Сэм и Мадом.

В сгущающемся мраке я хватаюсь за слабую надежду, как утопающий за соломинку.

– Значит, маму положили в клинику вчера?

– Да. Слушай внимательней, Элли, я терпеть не могу повторять. Я твержу об этом Барнаби с утра до вечера.

– Значит, она не смотрела новости.

– Ох, сомневаюсь. Тогда бы ее на месте хватил удар. – Шарлотта хохочет. – Она и так пришла в ярость, когда тебя арестовали, и сказала папе, что теперь ты точно не найдешь приличного мужа, раз уж связалась с криминальным миром.

Я закатываю глаза.

– Сэм и Мад – вовсе не Бонни и Клайд.

– Врачи говорят, что рак иногда развивается из-за стресса. Поэтому давай-ка задумайся о своем будущем. Найди приличного парня. Чем, например, плох брат Барнаби?

– О нет, только не он! – с ужасом восклицаю я. Гнусный толстяк с явными признаками вырождения. Тупее, чем лабрадоры Шарлотты. – И не надо намекать, что раком можно заболеть из-за стресса, – добавляю я, чувствуя, как внутри все скручивается. – Ты как будто хочешь сказать, что мама заболела из-за меня.

– Я ничего не хочу сказать. Просто имей в виду, что хватит уже крутить интрижки с совершенно неподходящими парнями.