Он спешился, снял кепочку-восьмиклинку, преобразившись при этом совершенно и с необыкновенным достоинством представился. Разумеется, он не назвал своего титула.

— Очень приятно… — промямлила я. — Маша. — И от полного обалдения чуть ли не сделала книксен. В самый последний момент мне удалось себя остановить, и от собственной глупости я чуть не заплакала.

И вдруг с необыкновенной ясностью осознала, что со мной случился тот самый «удар молнии», которого я ждала все это время, о котором мечтала. Я влюбилась с первого взгляда. Это было так ощутимо физически, так сильно, что я даже испугалась. Я вдруг совершенно отчетливо поняла, что за этим человеком по одному только мановению его руки я пойду куда угодно. Что теперь не будет мне жизни без этих слегка насмешливых ласковых глаз, без этой белозубой, открытой улыбки…

Он словно понял мое состояние, всю важность момента, перестал улыбаться и озабоченно нахмурившись спросил: — Маша, вам доводилось ездить верхом на лошади?

— Что? — переспросила я, слыша только звук его речи и не разбирая слов.

— Вам придется сесть в седло…

— Что? — переспросила я, краем сознания понимая, что выгляжу круглой дурой. Но я ничего не могла с собой поделать. Его голос никак не фокусировался. Я неотрывно смотрела, как двигаются его губы и совершенно не понимала слов.

— Это не страшно… Я буду сидеть сзади и держать вас.

— В крайнем случае упадем вдвоем… — Он улыбнулся. — Но я надеюсь, этого не произойдет.

Скорее догадавшись, чем услышав то, что он говорит, я спросила внезапно севшим голосом:

— А это обязательно?

— Вы чего-то боитесь?

— Не знаю…

— Много вы встречали в пригороде Москвы разбойников, говорящих по-французски?

Он подсадил меня. Я плюхнулась всей своей тяжестью в седло, и мне показалось, что конь присел подо мной. Во всяком случае он, повернув голову, покосился на меня с изумлением. По спине его прошла волна нервной дрожи. Я ее почувствовала внутренними сторонами бедер.

Потом Принц, которого я еще не называла так, подал мне мою корзину с грибами и клеенку, попросил меня освободить левое стремя и, вставив в него свою ногу, легко опустился на лошадиный круп за моей спиной. Конь тревожно заржал. Принц погладил его ладонью, просунув руки под моими, забрал поводья и слегка тряхнул ими. Конь словно нехотя тронулся с места…

— Только если нам кто-нибудь встретится по дороге, — сказал Принц, и я почувствовала не шее его горячее дыхание, — разговаривать будете вы. А я опять буду глухонемым болваном.

— Почему?

— Так надо для конспирации… — Он засмеялся. — Я здесь нахожусь на нелегальном положении, как Ленин в Разливе. Вы, конечно, бывали в Разливе?

— Нет, — помотала головой я.

— Почему?

— Еще не успела.

— Ленин гений, — сказал Принц.

— Конечно, — ответила я.

— Откуда вы так хорошо знаете французский язык?

— Бабушка научила.

— Она была француженка?

— Нет, она училась в Александровском институте благородных девиц. Это было такое же заведение, как и Смольный институт, где во время революции был ленинский штаб.

— Да, — извиняющимся тоном сказал он, — революция всегда дело болезненное и, пожалуй, жестокое… Но так же жесток хирург, который режет человека, чтобы излечить его. У революции свои законы, и я готов с ними считаться даже тогда, когда приходится прибегать к конспирации, чтобы повидаться с другом.

И он мне рассказал историю своего знакомства с Алмазом. Рассказал, к каким ухищрениям прибегает, чтобы пробраться в Алабино. Только Геру он тогда не назвал. Потом он стал рассказывать про статью о кинополке, о своей работе, о том, как ему нравится в СССР и о том, что, к сожалению, он должен покинуть страну ровно через месяц.

— Почему? — деревянным языком спросила я и почувствовала, как от моей шеи и щек повалил пар, потому что вся кровь бросилась мне в голову.

— Моя мама неважно себя чувствует, я хотел бы быть с ней рядом… И потом мой контракт кончается. Я бы мог его продлить, но беспокоюсь за маму. Кстати, а как по-русски звучит «болван»? — Он произнес «la andouille». Мы разговаривали по-французски.

— Болван, — машинально ответила я. — По-русски это слово имеет еще два смысла, кроме бранного. Болван это и деревянная форма для шляп и несуществующий третий игрок, который всегда пасует при игре в гусарский преферанс.

— Надо же… — задумчиво сказал Принц. — А во французском языке это три различных слова…

Некоторое время мы молчали. «Что же такое получается? — с невыразимой тоской думала я. — Специально, что ли, судьба мне все так подстраивает? Издевается, что ли, она надо мной? Сколько же ей надо было потрудиться, чтобы, сведя нас на этой лесной дороге, тут же разлучить навсегда… Да, она на свои шутки усилий не жалеет… Но как же я смогу жить когда он уедет? Как же я жила до этого?»

На меня внезапно снизошло озарение. Я поняла, что такое любовь. Любовь — это острая, болезненная необходимость непрерывного смотрения, слушания или ощущения дыхания, как это было в тот момент. Или ощущение присутствия человека в одном с тобой городе, или на одном континенте, или на одной Земле…

— Ваши друзья, наверное, очень беспокоятся? — осторожно спросил он.

— Наверное… — пожала плечами я. И усмехнулась тому, что совсем забыла о них. Забыла обо всем на свете. — Я приехала сюда со своей самой близкой подругой и ее мужем. У него, у мужа, здесь живет однокурсник, — объяснила я, по своему отреагировав на его осторожность в вопросе.

— Так вы живете в Москве? — внезапно оживился он.

— Да.

— Вы работаете или учитесь?

— Я учусь в институте, — сказала я.

— Что же вы там изучаете?

— Французский язык.

— Зачем? Вы же прекрасно его знаете.

— У нас недостаточно что-то знать для того, чтобы работать по специальности. Нужно еще иметь диплом.

— Да, да, — сказал он. — Это везде так. Мир переполнен бюрократами. — И добавил, тяжело вздохнув: — Мне жаль, что я уезжаю.

Потом он меня учил, как нужно привставать на стременах, когда лошадь идет рысью.

— Не будем испытывать терпение ваших друзей, — сказал он и подстегнул Алмаза. Тот перешел на тряскую ленивую рысь.

Метров за двести до опушки Принц остановил коня, спрыгнул на землю и помог мне спешится.

— Пожалуйста, не рассказывайте никому о нашей встрече, а то меня выдворят из СССР раньше срока, — попросил он.

— Торжественно клянусь, — сказала я, вскинув руку в пионерском салюте. И подумала при этом: «Какое счастье, что идет дождь и лицо у меня и без того мокрое…»