— Ну… ты сейчас переживаешь нелегкое время, и я подумала, что тебе бы не хотелось об этом узнать, — отвечает она, и меня как током прошибает. Анна жалеет меня. Теперь она влюблена. Она счастлива. А я — одинока и несчастна, и подруга не хочет растравлять мне рану.

— И что же такого произошло, что ты переменилась? — спрашиваю я. Резко и горько.

— Что?

— Забавно, что ты вдруг взяла и изменилась. Сначала была… такой… а теперь стала… — походящие эпитеты никак не идут на ум… — в общем, чуть ли не воплощением любви. Что заставило тебя измениться?

— Ты. — Судя по тону Анны, ее ответ должен был успокоить или осчастливить меня. — Я просто осознала, что жить — значит, любить. Дарить свою любовь другому человеку.

— Ты себя слышишь? Ты словно зачитываешь надписи с валентинки.

— Оу. — Она, наконец, улавливает раздражение в моем голосе. — Прости. Я думала, ты будешь счастлива за меня.

— Счастлива за тебя? У меня умер муж, и я сижу тут у разбитого корыта одна, мучаясь и страдая, в то время как ты, глядя на мой печальный опыт, делаешь выводы о том, как важно любить. Поздравляю, Анна! Мы все счастливы за тебя!

Она потрясенно молчит, и благодаря ее молчанию, я, к сожалению, могу продолжить:

— Давайте устроим праздник в честь Анны! Она нашла свою истинную любовь! Ее жизнь не была достаточно прекрасна с ее прекрасным домом, прекрасным телом и увивающимися вокруг мужиками. Но через смерть моего мужа жизнь преподнесла ей великий урок — о том, насколько важна романтика и любовь!

Анна чуть не плачет. Я не хочу доводить ее до слез, но меня уже несет, и я не могу остановиться:

— Это была любовь с первого взгляда? Твой великий роман? Собираешься под венец на следующей неделе?

У меня осталось только одно доказательство того, как сильно Бен любил меня — он очень быстро захотел жениться на мне. И в эту секунду я искренне думаю о том, что если Анна с Кевином уже завели разговор о женитьбе, то мне совершенно расхочется жить.

— Нет, — качает подруга головой. — Всё не так.

— А как, Анна? Зачем ты так со мной поступаешь?

— Как я с тобой поступаю? — наконец взрывается она. — Я не сделала тебе ничего плохого. Все, что я сделала — встретила человека, в которого влюбилась, и попыталась поделиться своим счастьем с тобой. Так же, как и ты, несколько месяцев назад. Но я была счастлива за тебя!

— Еще бы, ты же не была тогда вдовой.

— Знаешь что, Элси? Тебе не обязательно быть вдовой каждую секунду каждого дня своей жизни.

— Обязательно, Анна.

— Нет, не обязательно. Ты думаешь, что можешь послать меня на три веселых буквы, сказав, что я ни черта в этом не смыслю, но я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Я знаю, что ты сидишь тут в одиночестве, оплакивая то, что потеряла. Знаю, что постоянно думаешь об этом и что все эти мысли пожирают тебя изнутри. Знаю, что хранишь все его вещи в своем доме как гребаную медаль за все свои страдания.

— Знаешь, что… — начинаю я, но она меня прерывает:

— Нет, Элси. Теперь ты меня послушай. Все ходят вокруг тебя на цыпочках, включая и меня, но иногда тебе стоит напомнить, что ты потеряла то, чем обладала всего каких-то полгода. Полгода! Я не говорю, что пережить такое — легко. Но тебе не девяносто, и ты не потеряла мужа, с которым прожила бок о бок всю жизнь. Пора начать жить заново и дать жить другим. Я имею право быть счастливой. Я не потеряла права на это только потому, что умер твой муж.

Мгновение царит тишина. Я смотрю на подругу в шоке, с раскрытым ртом.

— И ты тоже не потеряла право на это, — заканчивает Анна и выходит за дверь.

После ее ухода я несколько минут оцепенело стою на одном месте. Затем, переборов ступор, иду в кладовку и достаю из мусорного ведра подушку, которую выкинула сразу после смерти Бена. Подушку, пахнущую им. Я вдыхаю и вдыхаю его запах через дырку в пакете, пока уже не могу ощущать ничего другого.

Анна всю неделю названивает мне и оставляет голосовые сообщения с извинениями. Она твердит, что ей жаль, что она не должна была такого говорить. То же самое она пишет в текстовых сообщениях. Я не отвечаю ни на звонки, ни на сообщения. Я не отвечаю ей. Я не знаю, что ей сказать, потому что не злюсь на нее. Я смущена и потеряна.

Я действительно знала Бена всего лишь полгода. Даже не успела отпраздновать с ним день рождения. Мы были вместе с января по июнь. Насколько сильна может быть любовь, если нас лишили и августа, и осени? Вот чего я боялась. Боялась того, что плохо знала Бена, потому что мы знакомы были всего ничего. Наверное, кому-то нужно было мне это сказать, чтобы я задумалась над этим. А поразмышляв над этим целую неделю, в течение которой избегала Анны, я решила, что, когда дело касается любви, время не имеет значения. Не важно, сколько я знала Бена. Я любила его. И всё еще люблю.

После этого я прихожу к мысли, что, наверное, пора убрать вещи Бена. Потому что если я его на самом деле любила, если наша любовь была искренней и настоящей, то ничего страшного не случится, если я уберу что-то из его вещей в коробки. Правда? Ничего же страшного не случится?

Я не зову Анну помочь мне. Вряд ли я смогу посмотреть ей в глаза без стыда. Я звоню Сьюзен. Подняв трубку, она тут же спрашивает о брачном свидетельстве, и я вынуждена признаться, что еще не звонила в муниципалитет. Я оправдываю это отсутствием времени, но это ложь. Время у меня есть. Просто если они скажут, что у них нет записи о нашем браке, то убрать вещи Бена я уже не смогу. Я наоборот еще сильнее вцеплюсь в его старую одежду и зубную щетку. Мне нужна вера в то, что наш брак зарегистрирован. Иначе мне придется самой себе доказывать, что мы были женаты. А это будет жалко и плачевно. Я же хочу оставить все плачевные и жалкие мысли в прошлом.

МАЙ

Бен блестел от пота. Стоял жаркий весенний день. Я распахнула в доме все окна, и последние несколько часов дверь тоже была открыта: мы таскали по лестнице вещи. Смысла включать кондиционер не было, так как весь прохладный воздух тут же бы улетучился за дверь. Я бросила Бену бутылку воды, когда он спускался по лестнице за очередной порцией коробок.

— Спасибо, — поблагодарил он, ступив на тротуар рядом со мной.

— Почти закончили.

— Да, только мне потом еще всё распаковывать.

— Понятное дело, но с этим же можно не спешить. Управишься за несколько дней.

Бен подошел к грузовику и начал подвигать оставшиеся коробки к краю кузова. Я поискала самую легкую и подняла ее. Я знала, что вызов нужно принимать с высоко поднятой головой, и мне бы следовало взять сначала самую тяжелую из них, но руки уже дрожали, и ноги тоже давали слабину. Целый день собирать и упаковать вещи — это не шутки. Так что я уже начала халявить, и муки совести меня по этому поводу не терзали.

И с легкой коробкой в руках — которая всё равно казалась мне тяжеленной — я поднялась по ступенькам наверх. Стоило мне дойти до двери, как Бен снизу поинтересовался: