Более того, в России вчерашний раб-крепостной, проданный своим господином в рекруты, мог дослужиться до офицерского чина, получить дворянство и стать в свою очередь помещиком — хозяином собственных крепостных, совершенно сравняться в своих правах и общественном положении с бывшим барином.

(Например, в полицейском отчете от 1840 г. содержится любопытная информация об одном из таких случаев, приведших даже к крестьянскому бунту. Поводом к неповиновению крестьян в имении помещиков Чуйковых послужило, как сказано в документе, «обидное чувство унижения, поселившееся в крестьянах от того, что Чулковы, будучи крепостными людьми помещика Татищева, прежнего владельца сего имения, и приобретя впоследствии дворянство в военной службе, сделались владельцами людей равных им по происхождению; в особенности же обвиняется при сем случае отец Чулковых, который, сделавшись под именем детей своих неограниченным распорядителем имения, не всегда был чужд пристрастных и своевольных действий».)

Классическое рабство не знает таких примеров — даже вольноотпущенников, сделавших впоследствии громадные состояния, с прежними их владельцами разделяла всегда непреодолимая социальная пропасть. Тем более что-либо подобное нельзя отыскать в истории американского рабства, основанного на этнической разнице между хозяевами и невольниками. Это смешение трудносовместимых в одной социальной системе признаков приводило к неопределенности взаимоотношений русских крепостных и помещиков. Господин был уверен, что крепостной крестьянин — его раб, а крепостной знал, что он — подданный государства, только временно обязанный работой на помещика. И государственная власть противоречивыми действиями и указами в каждом из них укрепляла сознание именно своей правоты.

В то же время правительство, сознательно устраняясь от вмешательства во внутреннюю жизнь дворянского поместья, гарантировало землевладельцу свою защиту при любых обстоятельствах. Эта позиция воспитывала в помещиках ощущение полной безнаказанности, которое приводило к отвратительным последствиям, что наиболее остро проявилось в случаях физического наказания крепостных.

Телесные наказания, пытки и убийства крепостных людей

Все существование крепостного крестьянина в России было похоже на бессрочную каторгу. Но наряду с этим бытовала целая система наказаний для помещичьих людей, или «взысканий», как они именовались на казенном языке. Помещик у себя в имении являлся одновременно и хозяином своих крепостных и своего рода правительственным представителем, ответственным за своевременное выполнение крестьянами государственных повинностей. Поэтому императорское правительство позаботилось о том, чтобы наделить помещика необходимыми полномочиями для физического воздействия на «подданных». Среди распоряжений правительства в этом роде примечателен указ от 1736 года, отдававший на усмотрение землевладельца определять меру и степень наказания крестьянам за неповиновение и побег.

В 1760 году императрица Елизавета даровала право дворянам ссылать неугодных им людей «за предерзостные поступки» в Сибирь на поселение. За каждого сосланного помещику выдавалась рекрутская квитанция. Помещик не имел права только разлучать ссылаемого с женой, хотя это правило часто нарушалось при попустительстве властей. Детей ссылаемого владелец мог оставить у себя уже на законном основании, но в том случае, если он находил по каким-то причинам удобным для себя отправить в Сибирь и детей вместе с родителями, он получал из казны денежное вознаграждение за каждого высланного ребенка.

Помещикам предписывалось снабжать ссылаемых денежными средствами, из которых им должны были выдаваться «кормовые», а остальное тратиться на долгую и трудную дорогу. Но дворяне постоянно пренебрегали этими требованиями, затягивая выплаты необходимых сумм, а то немногое, что все же поступало от них, немедленно разворовывалось чиновниками и надзирателями.

Ссыльных обычно отправляли речным путем до Самары, а уже оттуда пешим строем в Сибирь. До места назначения доходила едва только 1/4 часть от общего числа отправлявшихся в дорогу из Центральной России. Многие умирали еще во время речного пути. Причиной тому было чрезвычайно жестокое обращение надсмотрщиков: для предотвращения побегов людей запирали в тесные трюмы, где в антисанитарных условиях быстро распространялись болезни.

Для женщин с грудными детьми полагалось предоставлять подводы, но и это условие редко исполнялось на практике. Новгородский губернатор Сивере, один из немногих, кто имел смелость указывать на вопиющую несправедливость и очевидный вред этого закона, писал императрице, что, вследствие данной дворянству очередной привилегии произвольно отправлять в ссылку людей, постоянно совершаются самые возмутительные дела. Некоторые помещики всех, кто не годится в рекруты вследствие малого роста, здоровья или других недостатков, отправляли в ссылку в зачет ближайшего рекрутского набора, а зачетные квитанции продавали.

Помещики специально изыскивали возможность купить на аукционе или другим способом престарелых или обладающих физическими недостатками крестьян по дешевым ценам с тем, чтобы немедленно затем сослать их «за предерзостные поступки» и получить вожделенные рекрутские квитанции. В результате среди ссыльных было много как людей старых, так и, наоборот, юных, почти детей, которых трудно было устроить на новом месте. Тревогу внушали и распространившиеся болезни. Сибирский губернатор просил сенат хотя бы на один год приостановить отправление новых партий. Екатерина распорядилась прекратить высылку в Сибирь, а расселять сосланных по городам центральной России. Но через год вновь велено было направлять их в Сибирь. Правительство до самой отмены крепостного права издавало противоречивые распоряжения по этому поводу. При Николае I вовсе сняли даже существовашее до той поры ограничение возраста ссылаемых и позволили отправлять в Сибирь без различия пола, возраста и состояния здоровья. Правда, в 1853 году вышел указ, воспрещавший ссылку беременных крестьянок, но разрешившихся от бремени отправляли по этапу по-прежнему.

Право ссылать в Сибирь и получать за сосланных деньги, избавляясь в то же время от старых и больных слуг, и в самом деле казалось многим помещикам выгодным средством улучшить свое благосостояние. Судьба сосланных мало тревожила их бывших владельцев. В то же время тяжелое путешествие пешком, в дождь и холод, занимавшее от полутора до двух лет, почти впроголодь — уносило жизни и без того ослабленных людей. Трупы умерших, среди которых было большинство женщин, стариков и детей, зарывали при дороге и двигались дальше. Но жизнь тех, кто добрался до места ссылки, также была нелегкой. Академик П. Паллас, побывавший в таких поселениях под Томском, писал: «Я видел больных, увечных, безумных… и значительное число старых и поседелых людей… Еще менее можно оправдать то, что бесчеловечные и корыстолюбивые помещики отрывают многих пожилых отцов от их многочисленных семей, даже от их жен, и одиноких отсылают в эту злополучную страну… Многие из них со слезами говорили мне, как тоскуют они об оставленных детях». Сибирский губернатор также обеспокоенно докладывал в сенат, что присылаемые помещичьи люди оказываются старыми и дряхлыми, многие с обмороженными конечностями и прочими увечьями, полученными в пути.