«Невесты» испускали обиженные возгласы, хватали за его руки, тянули к себе; то и дело завязывалась легкая потасовка, так что отрокам приходилось отбивать своего товарища. Миновав троих переодетых парней, Бер остановился возле «невесты», которая хоть и походила на копну из-за множества разнородных одежек, все же внушала надежду, что это дева.

– Вот эта хороша! – объявил он. – Толста, дородна, ухватиста! Надо поглядеть, хорошо ли приданое.

– Погляди, коли такой смелый! – низким голосом прогудела избранница.

Бер обрадовался: по голосу он узнал Бажану, как она ни старалась его изменить. Бойкая предводительница выбутских дев часто вышучивала его на павечерницах, но он тоже в долгу не оставался. Не очень-то красивая, широколицая, она тем не менее была привлекательна своей бойкостью и огнем жизни в глазах.

Впрочем, сейчас у нее вместо лица была кожаная личина с длинным носом и мочальной бородой, заплетенной в косу с красной тесемкой.

– Ты погляди, какая шуба-то у меня – на цыплячьем меху! – гудела она, распахивая сшитые вместе потертые овчины – видно, старые одеяла, одно белое, другое черное. – У царевны цареградской такой нет!

– Уж это истинная правда! – охотно согласился Бер. – Где ей такую раздобыть! А под шубой что?

– А вот платье из паволоки золотой! – «Невеста» показала платье из мешка под зерно.

– Ух ты! – Бер наклонился и деловито пощупал «паволоку». – Видно, жаба пряла, мышь ткала!

– А вот еще платье – мягче коры дубовой, тоньше шкуры воловьей!

Под общий смех ощупав еще три или четыре платья, надетых одно на другое, Бер взялся за пятое, но тут «невеста» отшатнулась.

– Все, все! – закричала она. – На том кончились платья, больше нет ничего!

– А вот врешь! – не выпуская «невесту», возразил Бер. – Я знаю, что еще есть под этим платьем!

– Что?

– Хвост у тебя лешачий!

– Поросячий! – кричали отроки.

– Врешь!

– Не вру, я его видел!

– Где ты видел?

– А вот как поворотилась, он и показался!

– Не показался!

– Так я сейчас покажу!

Схватив «невесту» в охапку, Бер притиснул ее к стене и запустил руку под все ее одежки, пытаясь пробраться в самую глубь; «невеста» вопила, уже своим обычным голосом, и отбивалась. «Подруги» пытались прийти ей на помощь, их не пускали отроки из Хольмгарда. В избе стоял визг, вой, рев, хохот и крики; летели по сторонам оторванные хвосты и сломанные рога, содранные шкуры, метались по стенам черные тени, и казалось, что сама Навь веселится в бездне.

– Вот он, вот, я его нащупал! – кричал Бер, запустив наконец руку под нижнюю рубашку и обнаружив там голые девичьи ноги. – Сейчас найду!

Дева орала, чувствуя, как дерзкая ладонь продвигается все выше, пыталась пнуть «жениха», но путалась в тяжелых одежках.

– Нашел! – радостно провозгласил Бер, нащупав наконец гладкую упругую округлость. – Вот он, вот он! Ну и хвостище!

– Держи! – задушенно орал Улеб, на которого навалились сразу две «невесты».

– Держу! – отвечал Бер, и правда крепко держа найденное. – Сейчас всем покажу!

«Невеста» взвизгнула, дернулась, качнулась и стала падать под стену на лавку; Бер упал вместе с ней, пытаясь задрать подол. Целый сноп подолов разом поднять не получалось, но все же в воздухе мелькнули белые ноги со сбившимися ниже колен вязаными чулками из толстой серой пряжи.

– Ага, попалась! – Бер ловко просунул руку выше, хотя с этой стороны хвосты уж точно не растут. – Мышь поймал!

То, что он там нашел, понравилось ему гораздо больше хвоста. Вольные игрища этих дней допускают еще и не такое, но большим позором для парня или молодца бывает, поймав «невесту», обнаружить у нее все то же, что имеешь и сам.

– Что это у тебя, девица, такое промеж ног черненькое, мохнатенькое?

– Бабка шубу шила, лоскут позабыла!

Однако едва Бер успел отметить, что поиски хвоста лучше бы продолжить в углу потемнее, как в дверь опять постучали.

На самом деле стучали уже какое-то время, но за общим шумом этого было не разобрать. Зато все услышали, как вдруг гомон прорезал низкий густой голос:

– А кто тут орет? Почему дедушку не встречаете?

Мигом все замерло и затихло. В дверь, склонившись, лезло нечто огромное, косматое. Показалась настоящая медвежья голова с оскаленными зубами. Беснующиеся куды разом содрогнулись и попытались спрятаться, но только наткнулись друг на друга и замерли опять.

Замер и Бер; одной рукой он обнимал свою добычу, а другую все еще держал в тепле под всеми ее одежками. Но почти забыл об этом. Голову медведя он сразу узнал, но так дико было видеть это лесное существо здесь, в доме! Вслед за Навью шуточной, поддельной, явилась Навь истинная.

Остальным, не видевшим Князя-Медведя в лесу, это казалось еще более диким. В тихой избе ощутимо повеяло общим страхом. Сама «невеста» теперь прижималась к Беру, будто ища защиты.

– Жена моя с дитем погостить к вам приехала! – объявил Князь-Медведь и ввел за собой еще кого-то. – Оставлю вам ее на три дня, потом ворочусь. Вот гостинцы мои. Ну, будьте целы!

Поставив у двери большой берестяной короб, Князь-Медведь исчез. У порога осталась стоять женщина в волчьем кожухе мехом наружу. На голове ее был красный платок, а на руках ребенок, тоже в одеяльце из пятнистой рысьей шкуры. Лицо прикрывала берестяная личина. От нее веяло чем-то иным, потусторонним, она выглядела тенью, выскользнувшей из мира теней через щель, что открывается в эти темные дни.

Прижавшись к дверному косяку, дрожа, лесная жена в испуге смотрела на избу, переполненную какими-то дикими существами. Со всех сторон, с лавок и с пола, на нее пялились перекошенные личины с обломанными рогами, тела скрывались под грудами шкур. Казалось, нарисованные на личине глазищи пучатся от изумления перед этим зрелищем.

– Божечки… – прохрипел Ута и торопливо пошла вперед, едва не наступая на кудов на полу. – Ма… Малуша…

Бер отодвинул от себя «невесту» и встал, безотчетно отряхиваясь. Это она! Князь-Медведь все же привез ее, как обещал. И даже на день раньше…

Но все не верилось, что к ней можно прикоснуться. Мнилось, протяни руку – и ладонь пройдет сквозь ее тело, как через тень.

– Ута… – тоже хрипло, голосом Малуши ответила лешачиха, потом шагнула вперед и приподняла ребенка. – Найдите мне кормилицу поскорее, а то он вот-вот с голоду умрет!

* * *

Утром Предслава чуть свет послала топить баню и повела туда Малушу. Пока та мылась, Бер и Улеб забрали оставленный волчий кожух, личину и красный платок – знаки ее принадлежности к иному миру. Из бани Малуша вышла, одетая как все, – лесной дух с нее смыли травами и «сильным словом», которое именно на этот случай передается от бабки к внучке. Теперь она снова была человеком, а не «лесной женкой».