Но все-таки, я хочу овладеть вашим вниманием!.. Я собирался объяснить вам, что под этим гигантским сводом – мертвый лавочник с кишками, вывалившимися в глину… я имею право заставить людей немного поволноваться, я в том возрасте, что дуньте – и прикончите меня, вот и все! В общем, вы мне помогаете продвигаться вперед… не только бакалея, но и другие магазины погребены под этой глиной… вот «останки», я полагаю, ресторана, чуть дальше – портняжная мастерская… а сколько табуреток и стоек, прилавков!.. Все раздавлено, раздроблено… трупы были снаружи… в порту, на рельсах… мы видели… но особенно много конечностей, застывших в битуме, покрытых смолой… здесь же, в этом гроте, я хочу сказать, под этим глиняным сводом я видел только труп бакалейщика… ни околевших крыс, ни дохлых кошек… но все-таки запах был слишком сильный, нет, здесь не один труп, у меня опыт… там должны быть и другие!.. Где малыши? Слюнявые ссыкуны… я их больше не видел! Спрашиваю у Лили… Фелипе говорит, они полезли в другую расщелину… все! Глина… я вижу! Там!.. Труп… я сказал бы, что смерть настигла этого человека пять-шесть дней тому назад… холодно, он не очень разложился, и все-таки нестерпимо воняет… я приближаюсь… это мужчина за кассой… сидит… голова, грудь наклонены вперед… фармацевт? Бакалейщик? Я говорю за кассой… касса, это точно, ящик открыт, заполнен бумажными марками, mark papier… и еще один ящичек выдвинут, с талонами на продовольствие… я уточняю… но что меня больше всего интересует: от чего он умер?… О, осколочное ранение в живот! Кишки у него вывалились из страшной раны, примерно от бедра до пупка… выпотрошенный, одним словом… кишки и ошметки мяса на коленях… взрыв мины?… Фелипе угадал быстрее, чем я… он показывает мне наверх, на свод… там брешь… которую я назвал кратером… Vroomb! dottore! Точное попадание авиационной бомбы!.. Пробила свод!.. И Vroomb! Как он сказал… накрыла дома, лавочки и фармацевта… или бакалейщика… я не знаю… во всяком случае, в кассе полно марок и талонов на продовольствие… и мертвый здесь, он смердит… малыши не остановились, их не интересуют мертвые, их интересуют только щели… куда они могли бы сунуть свои носы… где они?… На дне?… Где?… Сопляки чертовы… пробьемся! Пробьемся!.. Может, они упали в провал?… Этот или вон тот?… Не было бы ничего удивительного… в общем, место не самое приятное для посещения, я имею в виду туристов… прежде всего, этот грот долго не продержится… я вам говорил, какова его высота и какой он хрупкий, из глины… невообразимый феномен даже вне этих исключительно невообразимых обстоятельств, взрыв подземного арсенала… все перевернулось с ног на голову! А мои слюнявые дебилы?… И Бебер? Исчез вместе с ними? По природе я не очень легкомысленный, но сейчас, признаюсь, я поддался… конечно, усталость, вы понимаете, и этот несчастный случай… не буду вам снова говорить о кирпиче… хватит!.. Прежде всего – детвора!.. Лили их зовет… Бебер отвечает… мяу! И он идет… с другой стороны, через другое отверстие… я вам уже говорил, этот обвал, пузырь, грот, называйте, как хотите, полон сюрпризов… мяу!.. Конечно, он добрался до конца… а мы?… Две боковые стенки, липкие, с них капает… снова лаз… наконец, кажется, он куда-то нас привел… со мной нет палок… Фелипе, я вдруг замечаю это, без своего брезентового куля, он оставил его на входе… иначе не сумел бы проникнуть в грот… так лучше… я тоже мог бы остаться там… черт возьми!.. Пусть выпутываются!.. Тот, с вывернутыми кишками… бакалейщик?… Фармацевт?… Я не знаю… Я больше ничего не слышу… я проваливаюсь во тьму, крышка… они сделают, что смогут… я вам рассказываю, как это происходило.

* * *

Я как будто лежал на спине, не могу сказать, что я спал… сон требует больших усилий, я же определенно был очень слаб… слаб до такой степени, что Фелипе и Лили терялись в догадках, что же со мной приключилось, может, сердечный приступ… я их успокаивал, прилагал усилия, чтобы подняться…

– Ты думаешь, что сможешь?

– Не сразу… немного погодя…

Я в сознании, это подтверждается тем, что я вразумительно излагаю свои мысли:

– Поглядите, что делают малыши, и расскажите мне, когда вернетесь…

Если вы прошли хорошую школу борьбы, анархистскую или неанархистскую, вы преданы своему долгу… слюнявые малыши, особенно их молоко… нашли ли они его, может быть, именно сейчас?… Бог ведает, живы они или погибли!.. Ни спросить, ни посмотреть… но внезапно исчезнуть, тут они, я вас уверяю, феномены!.. Щель – и вы их больше не видите… неважно, какая щель, грязь, пепел, глина, они исчезают… вы пришли с другой стороны, через другую щель… а теперь они, должно быть, притаились… где? На чердаке?… Потому что все было наоборот: крыши – в погребах?… Убежден, Бебер с ними, Лили просто необходимо заставить его замяукать… меня они не слушались… и все-таки, я должен встряхнуться, встать на ноги, помочь Лили и Фелипе… помочь им хоть в чем-то?… Я начинаю понимать их слова… да, в этом все дело, им нужна помощь…

– Ради Бога!

Я делаю рывок… поднимаюсь, ноги дрожат, но я стою!.. «Там! Там!»… я смотрю… я нашел!.. Оно во тьме… я сказал бы, это декорация! Это нечто вроде… в глине… в сплошной глине… дверца… деревянная дверца… я слышу, они просят меня помочь… они попытались… они прилагают все усилия, чтобы дверца поддалась… куда она ведет?… Мы в глубине лавочки… я это вижу теперь, над этой створкой и вдоль боковой глиняной перегородки множество полок… и не пустых! Переполненных!.. До самого потолка! Почти до самого – плоский солдатский хлеб, колбаса, коробки с молоком… я вам сказал, потолок очень высоко, повторяю: три четверти собора Парижской Богоматери… вы мне скажете, что я преувеличиваю, но у меня есть свидетели, я полагаю… здесь то, что нам требуется, сгущенное молоко в изобилии! А малыши?… Они по другую сторону двери… почему?… Они невольно оказались взаперти!.. Стали пленниками глины, очутились в альвеоле, вместе с Бебером… слышно его мяуканье… конечно, он мог бы вырваться… это не составляет для кота никакого труда, ведь он такой маленький… наша детвора, наверняка, могла находиться в любой дыре… все двенадцать или пятнадцать человек… я их не считал… вдобавок, что я вам уже говорил, слюнявые, липкие… и скрюченные… они просачивались через любую дыру, через такие узкие щели, что вы только диву дались бы… я работал акушером, могу часами с воодушевлением рассказывать о сложностях прохождения младенца по родовым путям, о лицезрении ущелий, эти мгновения так редки, когда природа позволяет узреть свое самое тайное, так деликатны, когда она колеблется и решается… в момент рождения жизни, смею так выразиться… а наш театр и вся наша литература – о совокуплении… скучное пережевывание!.. Оргазм мало интересен, вся шумиха, поднятая гигантами пера и кинематографа, тысячами публицистов, никогда не могла поднять на щит более двух-трех незначительных сокращений задницы… сперма делает свою работу неслышно, абсолютно интимно, все от нас в тайне… роды, вот что стоит понаблюдать!.. Есть за чем подглядывать! Пьяная оргия?… Бог ведает, сколько я потерял времени!.. Ради двух-трех сокращений ягодиц! Посмотрите на римлян, наших кумиров, которые не скупились на представления, они не позволяли себя обманывать, если дело шло о смертоубийстве!.. Вспарываются животы, вскрываются грудные клетки… Сенаторы и дамы спускаются с трибун на арену облегчить агонию исходящих кровью бойцов и еще трепещущих сердец перед тем, как их вырвут из груди и бросят диким зверям… вот чего не хватает нашим нищим гладиаторам, чтобы наши сенаторы и их дамы перепрыгнули через канаты, подбодрили своей лаской агонизирующих, а уж потом вырвали бы и бросили толпе их сердца… этому бедному дорогому народу, который завывает без всякой на то причины, чтобы он с урчанием ням-ням!.. У нас даже упадок вялый, брюзгливый… бесконечный, нудный… я тоже, черт подери, вялый!.. Я не закончил… мы стояли перед этой проклятой дверью, а наши малыши – с другой стороны… так сказать!.. Мы снова все вместе наваливаемся на эту дверь! Тянем, толкаем!.. Она изгибается… изгибается… готова поддаться… и – буханки хлеба валятся мне на голову! Все падает на меня! Все!.. Одна… две… три сахарные головы! Вся полка!.. Две!.. рушатся на мою башку!.. Все банки!.. Моя бедная голова! Вы скажете: он это нарочно… нет! Как в случае с кирпичом… нет! Моя голова – это фатальность! У меня крепкий череп, но все же… как в истории с кирпичом… сглаз?… Или чтобы вас позабавить?… Бо-ом! Во всяком случае, что-то звенит! Гонг!.. Я не настаиваю… все в порядке!.. Я пошатнулся, пытаюсь удержаться и отключаюсь, вырубаюсь… больше я уже ничего не слышу, теряю сознание, я должен был бы привыкнуть, мне стыдно, я капитулирую из-за пустяка… почти… это все от удара кирпичом! Ганновер, этот фасад… пусть другие потрудятся… я в обмороке!.. Другие? Лили, Фелипе… в данном случае, признаю, я недвижим… полагаю, они пытаются привести меня в чувство… даже трясут меня… так мне кажется… и затем, мало-помалу, ко мне возвращается слух… о, я не стану шевелиться… пусть хлопочут!.. Приоткрываю один глаз… вижу малыша… двоих… из наших… они появляются из недр… это правда, они находились в глубине этой расселины… доказательство!.. Пять… шесть… и все они что-то несут… они направляются к… Фелипе им указывает куда… я понимаю, они должны вынести пакеты наружу… какие-то продукты… что?… Почему-то уверен, что банки с молоком!.. Бакалея?… Фармацевтика?… Я уже лучше вижу… каждый с коробкой или ящиком… и не только молоко, еще и солдатский плоский хлеб… и варенье… они идут к выходу… туда, где расстелен брезент, огромный, который нес Фелипе… он оставил его снаружи… малыши осмелели, несут туда хлеб и банки… они пускали слюни, маленькие кретины, но крепче держались на ногах, как мне показалось, не сбивались в кучу, а некоторые, я думаю, даже смеялись… там, в поезде, я не видел, чтобы они смеялись… у детей быстро меняется настроение, достаточно легкого привкуса авантюры, и самые дебильные вдруг начинают проказничать!.. Но все-таки… какими бы они ни были недоумками, если вы перестаете за ними следить, они обретают вкус к жизни… ускользают, увертываются от вас, что бы вы ни предпринимали! С наступлением климакса атлет, который цепляется за жизнь, астматический премьер-министр – не более чем пустомели в сточной канаве… и гораздо более смешны, чем наши приютские ребятишки, пусть и очень хилые, унылые, но на которых можно положиться… атлет заканчивает тем, что ничего уже больше не может, министр, который прежде был раздут от кишечных газов, лишается вообще всякого газа… наши малыши проходили мимо меня… каждый со своим вареньем, со своим хлебом… куда они собирались все это нести?… Я думаю, ко входу в нашу расселину… они тут же возвращались… я должен встряхнуться… должен видеть, что происходит… прежде всего, и вы бы заметили, ничего иллюзорного… этот огромный свод, этот глиняный пузырь недолго бы просуществовал… я вам уже говорил про эту высоту, не менее трех четвертей собора Парижской Богоматери… еще один сейсмический взрыв, глубинное сотрясение, и он бы прекратил существование, рассыпался вместе с подпорками… я очень хочу подняться… но где взять силы?… О, я уже в сознании, проблема лишь в том, чтобы встать на ноги… Лили, Фелипе подходят, помогают мне… о, снова «смелей, малыш!» Я понимаю… Ну вот! Я уже на ногах!.. Та же расселина… от одной стенки к другой… какие скользкие!.. Все время спуск… влажная глина… и вот дневной свет… ясный день!.. Это здесь!.. Это оно! Я точно угадал!.. Они заняты только жратвой, наши детки!.. Тянут все, что можно, из этого ущелья, бесконечно снуют туда-сюда, из лавочек, которые мы видели… впечатанных в глину… аптека? Бакалея?… Никогда не узнаю… я уверен только в том, кто сидит, выпотрошенный за кассой, его кишки раскиданы повсюду… это их забавляет… хлеб, банки с молоком, варенье… идут гуськом… тащат множество отверток… консервных ножей… штопоров… вероятно, из бакалейного магазина… и бутылки, вперемешку… наверное со спиртным… думаю, с ликером… мощный алкогольный резерв… они все это кладут на брезент, именно так я и думал, возле входа… брезент Фелипе… чего только не припас бакалейщик!.. Теперь он получил за все сполна, живот распорот, кишки вывалились…