— Завтра станет лучше, — шепчу я, осознавая, что эти слова лишь произносить легко. Но на деле легче от этого все равно не станет. И тем не менее я шепчу их снова.

Паша сжимает мою руку, но ничего не говорит в ответ. Лишь крепче прижимает к себе и кладет подбородок мне на макушку.

Когда мой взгляд скользит по комнате, я вижу Лидию. Эта женщина просто скала. Она потеряла свою лучшую подругу, но когда вчера я застала ее плачущей, она подняла на меня глаза, вытерла слезы и спросила, чем еще может помочь.

Разве я могу сейчас уйти?

ПАШЕНЬКА

Настя делает глоток сока и, морщась, ставит стакан в сторону. К принесенному мной из кухни бутерброду она даже не притрагивается.

— Я могу принести тебе что-нибудь еще, если тебе это не нравится, — говорю ей, но она отмахивается.

— Не надо. Я все равно не голодна.

— Насть!

— Я не вынесу, если ты будешь нянчиться со мной. Пожалуйста, не надо, — огрызается она.

Это не первый раз, когда она отвергает мои попытки накормить ее или выпить больше жидкости.

Вместо того, чтобы спорить с ней, прижимаюсь губами к ее виску, в знак молчаливого напоминания, что я спокойно проглочу любое ее недовольство. Я прилип к ней, как банный лист, и она быстро поняла, что ничего не сможет сделать, чтобы избавиться от меня.

Она мало ест и мало пьет, и я чувствую, что она находится на грани. Сегодняшний день был очень тяжелым для нее.

— Пойдем, я все таки отведу тебя в твою комнату, — настаиваю я. — Тебе надо отдохнуть.

Она уже собирается встать с дивана, но тяжело вздыхает, видя как к нам подходит какая-то старушка с соболезнованиями. Через пару минут она отходит и я повторяю: — Пойдем.

— Это невежливо. Я должна быть здесь.

— Все поймут, если ты уделишь немного времени себе, — говорит Лидия, вставая рядом. — Тебе надо отдохнуть, Настенька.

Я борюсь с желанием сжать руку Насти, в знаке «вот видишь, я же тебе говорил». Но не только эти слова были бы сейчас неуместны, но и даже это простое пожатие.

Я просто благодарен, что другой человек, которого она уважает, предлагает Насте то же, что и я.

Это заставляет ее встать с дивана. Она задерживается, чтобы крепко обнять отца, и выходит из комнаты. Я следую за ней, когда ее отец останавливает меня, сжимая мою руку, со словами: — Позаботься о моей девочке.

— Обязательно.

***

В полной уверенности, что найду Настю, лежащей на кровати, захожу в ее комнату. Вместо этого она сидит на краю, сгорбившись и обхватив голову руками. Закрыв дверь, беру обезболивающее и стакан воды с тумбочки и предлагаю ей.

Ее глаза не встречаются с моими, когда она берет их из моих рук.

— Ты не отходил от меня уже несколько дней, — бормочет Настя, когда я наклоняюсь, чтобы помочь ей раздеться. — Я не собираюсь впадать в депрессию, если ты дашь мне побыть одной.

— Я знаю.

Она больше ничего не говорит. Помогаю ей встать и расстегнуть молнию на ее черном платье. Ее лифчик следующий. Я был бы лжецом, если бы сказал, что мне не нравятся ее изгибы. Она всегда красива, даже в своем горе, но все, что связано с сексом, не в моем фокусе сейчас. Помочь ей исцелиться — это единственное, о чем я думаю. Натягиваю мягкую футболку ей через голову.

— Я не жду, что ты останешься здесь.

Присаживаюсь на колени, помогая ей снять чулки. Настя поднимает ноги одну за другой, опираясь рукой на мою спину, чтобы не упасть.

— А где же мне еще быть?

— Где угодно, только не здесь. Когда мы начали, ты хотел секса. Ты точно не подписывался на все это.

— Ты моя, — напоминаю ей, отказываясь злиться или спорить, тогда как она, кажется, ищет повод для ссоры. — Я никуда не уйду, — смотрю на нее снизу вверх, но Настя опять отводит взгляд.

Она напрягается, когда я притягиваю ее к себе. Утыкаюсь лицом ей в живот и замираю. Но, как бы мне ни хотелось, чтобы она провела пальцами по моим волосам, ее руки безвольно висят по бокам.

— Зачем тебе тратить свое время на это все?

— Потому что тебе нужна поддержка, и потому что я лю…

— Остановись!

— Нет, — встаю прямо перед ней. — Я здесь, потому что люблю тебя.

— Ты не должен говорить это в такое время.

— Мне следовало сказать это раньше. Я не использую эти слова, как способ успокоить тебя, пока тебе больно. Я говорю их, потому что люблю тебя.

— Я не скажу их в ответ.

В уголках ее глаз собираются слезы. Она так много плакала последние два дня, что перестала их смахивать.

— Ладно.

Помогаю ей улечься и, когда она забирается под одеяло, ложусь рядом, прижимая к своей груди. Ее слезы быстро пропитывают мою рубашку. Как я и предполагал, она сразу проваливается в глубокий сон. Обнимаю ее крепче и через какое-то время впадаю в дремоту, очнувшись лишь когда день клонится к закату от того, что ее отец тихо стучит в дверь.

Я полностью одет и лежу поверх одеяла, когда он открывает дверь, но я все еще чувствую себя неловко из-за того, что он видит нас в постели вместе.

— Настя очень устала и я… — начинаю объяснять.

Он останавливает меня рукой: — Все нормально. Она взрослая женщина.

— Я бы не проявил неуважения к Вам в Вашем доме, — говорю ему, а он качает головой.

— Павел, все нормально.

Он так же измучен, как и его дочь, и я знаю, что он зашел на минутку проверить ее, перед тем как самому идти спать.

Меня удивляет, когда он проходит в комнату и садится на край кровати, уставившись на свои руки.

— Почему ты здесь, Павел? — он продолжает, до того как я успею ответить. — Ты чувствуешь себя обязанным, потому что ты случайно оказался с Настей, когда Лена звонила перед тем как…

Он даже не может произнести эти слова.

Не могу представить, как ему тяжело. Я даже думать не хочу, что мог бы потерять девушку в моих объятиях. А он потерял жену.