Правда, бригада генерала Клера спешила из резерва на поддержку батальону, атакованному и смятому бутырцами, хотя и в небольшом уже числе, все-таки добравшимися до вершины.

Бригада Клера в свою очередь потеснила бутырцев, но сквозь их весьма поредевшие ряды ринулся для драки врукопашную Московский полк, подтянутый к этому моменту Граббе, и погнал французов в их лагерь. Он добрался до кухонь и палаток, и, будь в это время следом за ним сильные резервы, могла бы разыграться картина боя, превосходящая Инкерманский по своей ожесточенности и по своему значению для дела обороны Севастополя.

Но Горчаков разбросал свои силы, чего, впрочем, и не мог он не сделать как атакующий, Пелисье же собрал для защиты Федюхиных шестьдесят тысяч человек пехоты. Он стянул ее даже из траншей против Корабельной, когда убедился, что вылазки со стороны русских против редутов Брисьона и Виктории не будет.

То, чего опасался Липранди, конечно, и случилось: Ла-Мармора послал бригаду своих сардинцев на правый фланг французов, но подкрепления спешили и из дивизии Каму, и с Сапун-горы спускалась дивизия Лавальяна, и спешили из резерва турецкие батальоны.

Держаться бутырцам и московцам на горе было уже нельзя. Граббе приказал протрубить отбой и в самом начале отступления был тяжело ранен в ногу; ранен был и командир Бутырского полка, и все батальонные командиры, и много ротных оказались ранены или убиты… Липранди пришлось послать Бородинский полк прикрывать отступление, и в интервалы бородинцев проходили, стягиваясь к Телеграфной горе, остатки первой бригады.

В это время Белевцев, добравшийся до 5-й дивизии, которую он должен был устроить и привести в боеспособный вид, нашел стоявшим в порядке один только Архангелогородский полк. Представиться этому полку было для Белевцева просто, в этом помог ему командир полка, но другие полки просто разбрелись кучками солдат по урочищу, носившему название «Мокрая луговина», и в дыму, и в тумане, и под неумолкающую трескотню ружейных выстрелов и разрывы гранат и бомб очень трудно было разобраться в этих кучках, какие из них Галицкого полка, какие Костромского, какие Вологодского.

Сырой старик с вяло повисшими седыми усами, подъезжал он то к одной, то к другой кучке, крича:

– Я ваш новый начальник дивизии!

Солдаты же смотрели на него спокойно.

Но вот он разглядел в одной кучке солдат знаменщика со знаменем.

– Какого полка знамя, ребята?

– Костромского егерского полка! – зычно ответил сам знаменщик.

– Ребята! Вы меня не знаете, но зато знаете это знамя! – прокричал Белевцев и, тут же вспомнив необходимую команду, скомандовал довольно удачно, то есть звонко, внушительно и с чувством:

– По зна-мени стройся!

Это и было то самое, с чего надо было начать, – собирать разбредшиеся полки.

Солдаты собрались у своих знамен, и можно уж было свести их в батальоны и потом отвести подальше от выстрелов. Однако далеко не все собрались из тех, кто в состоянии был это сделать.

Можно было подумать, что французы намерены вот-вот двинуться в атаку на русские позиции: так густо поливали они снарядами и пулями правый берег Черной, – и все-таки, несмотря на это, деятельно шла уборка раненых. Правда, команды, особо назначенные для этой цели, еще до начала сражения были отправлены на левый фланг, так как Горчаков предполагал атаковать Гасфортову гору, а не Федюхины высоты, туда же, в долину речонки Шули, была направлена и большая часть медиков, но сражение развернулось совсем не так, как об этом писалось накануне в главном штабе, и огромное число раненых оказалось здесь, около Трактирного моста.

Убирать раненых шли солдаты разгромленных уже полков, только что сами случайно спасшиеся от смерти, и шли опять туда же, где роем носились пули и взрывались снаряды. Это стоило любой повторной атаки, хотя и делалось вполне добровольно, без приказа начальства, без барабанного боя.

К Телеграфной горе были подтянуты два полка из отряда генерала Бельгарда, но Горчаков не думал уже вводить их в дело: отступлением бородинцев проигранное на обоих флангах сражение было закончено.

Сходились и сошлись наконец бородинцы, пропустившие сквозь свои ряды остатки бутырцев и московцев, но как ни подслеповат был Горчаков, все же разглядел он в трубу, что около самой речки, в кустах, взвиваются дымки от ружейных выстрелов, хотя перестрелка была уже прекращена и штуцерные отозваны.

Горчаков послал двух казаков из конвоя привести к себе этих неугомонных стрелков. Помчались казаки вниз и привели виновника беспокойства князя: стрелок оказался один. Это был богатырского роста и сложения рядовой Бородинского полка.

– Ты что там, стрелял? – шепеляво спросил его главнокомандующий.

– Прикрывал отступление, ваше сиятельство, – очень отчетливо ответил бородинец.

– Мне показалось, что еще там кто-то стрелял в кустах…

– Никак нет, ваше сиятельство, я один там был, только я перебежку делал от куста к кусту. Он по дыму стреляет в меня, а я уж из другого места в него ловчусь. А ползуны мои этим временем дальше себе отползают.

– Ползуны? Какие ползуны? – не понял Горчаков.

– Которые раненые, ваше сиятельство… Я троих на себе принес, ну, там еще сколько-то осталось. Я им сказал: «Ползи, братцы, а я вас прикрывать буду…»

– Где же они ползут? Указать можешь?

– А как же не могу, ваше сиятельство! Их и отсюда видать… Вон за тем бугорчиком один прижук, да вот за тем кустиком, рыжеватым из себя, ешшо двоечка.

– Ну-ка подбери их, ребята, – обратился Горчаков к казакам, и те снова погнали вниз своих косматых лошадей, тормозивших на спуске задними ногами.

– Тебя как звать? – спросил Горчаков солдата.

– Первой мушкатерской роты лейб-егерского Бородинского полка рядовой Шелкунов Матвей, ваше сиятельство, – приосанясь, не по форме несколько, но отчетливо ответил солдат.

– Молодец, Шелкунов Матвей!

– Рад стараться, ваше сиятельство!

Бравый вид Шелкунова так успокоительно действовал на главнокомандующего, только что проигравшего большое сражение, что он не мог оторваться от него так вот сразу; кстати, нужно было дождаться и посланных за ранеными казаков.

– Ты в наступление ходил или в тылу оставался? – спросил он Шелкунова.

– Как можно, чтобы в тылу, ваше сиятельство! – удивился такому предположению о нем Шелкунов. – Я в цепи был… Подошли мы к речке: ну, там не глубже пояса оказалось, – бегим дальше, а там водяная канава, да глубокая, не перейдешь, а перескочить ежли, тоже без разбега не перескочишь. Один другому подсобляли, кое-как перешли, только что враг дюже донимал пульками. Сидел он в канавках махоньких, издаля его не видно нам было. Ну, мы добежали – колоть его!.. Он бежать, мы за ним!.. Кухню ихнюю опрокинули – должно, кашу варили: не разглядел я… Мы бы его и дальше гнали, когда на