власти и народа неизменно решался силой! Иначе не принято, мы же русские, у нас свой особенный путь. Всё, значит, пора и меня ввести в историю…

– Что же Яга медлит? – слегка начал нервничать я, нетерпеливо ожидая сигнала.

По времени бабка должна была бы пробиться сквозь толпу, найти Митю и Еремеева и уже с поддержкой наших прилюдно обвинить мятежного дьяка в воровстве, лжи, шарлатанстве и призыве к массовым беспорядкам. Он, естественно, начнёт отпираться, и тогда Яга должна обратиться за праведным судом к народу, призывая в свидетели «светлый дух сыскного воеводы». После чего, как вы понимаете, эффектно появляюсь я.

– Ну же?! Не тяните, ну…

Сверху мне было видно, как неровно колышется людское море. Ветер доносил обрывки фраз и лозунгов в основном насмешливо-экстремистского содержания.

– А пущай будет! Ну и чё, чё раньше не было? Зато представь, дьяк Филька на троне… Обхохочемся же!!!

– Ах ты, кобель в скуфейке! Меч он нашел? Я, может, тоже право имею, я в тот вечер двор подметал! Так, может, ты у меня тот меч и покрал, а? Может, энто я царёв зять?!!

– Вот как станет он тут свои порядки наводить, так и взвоем ужо! Всех поутру водку пить заставит! Хотя чё энто я так сразу в амбицию? Ничё плохого в том не вижу…

– Я ему задам! Я ему все глазки бесстыжие выцарапаю! Значит, как ко мне под подол лезть, так «Настасьюшка, красавица!», а как жениться, так тока на царевне Марьяне…

– Вы мне тут ещё… Не грубить! У него, поди, и среди боярской думы свои люди есть… Ты, Филимон Митрофанович, главное дело, меня запомни, как себе кабинет министров набирать станешь!

– Взашей его, православные!

– Нехай говорит, хучь поржём!

– Да я вас… всех… на плаху… дайте срок, смутьяны небогоизбранные! Мой меч-кладенец, стало быть, и правда моя! А кто супротив, тот… упс?!

На мгновение вдруг резко повисла тишина. Люди замерли. Видимо, бабка тихо, но доходчиво толкала речь. Потом все в едином порыве задрали головы к небу…

– Пора, – сам себе скомандовал я.

Повинуясь движению помела, ступа взяла вертикальный взлёт чуть ли не до самых облаков и, резко бросив влево, на миг застыла в критической точке, а потом начала в меру медленный спуск. Толпа внизу просто обомлела…

– И впрямь участковый! Ох, держите меня четверо, я ить убежать могу со страху великого, а любопытно же…

– Гляньте, народ, у него ж крылья белоснежные за спиной! А чё говорили, что он упырь?

– Сам ты упырь!

– От упыря слышу!

– Вот те в рог за оскорбление милиции! Эх, сажай меня, дорогой наш Никита Иванович, для тебя ничего не жалко, за тебя хоть на каторгу, хоть под венец!

– А не одна фигня?

– Ну, практически…

– Молись, православный люд, ибо как есть согрешили мы, раз Господь самого сыскного воеводу архангелом с огненным помелом прислал! Я каюсь…

– И я каюсь, каюсь!

– И я за компанию, а в чём каяться-то, мужики? Хотелось бы, чисто для антиресу, знать, на какой тюремный срок подписываюсь…

– Батюшки! Матушки! А чё мне-то теперича делать, коли я прямо тут вся так и влюбилася, аж ноги судорогой свело?

– В монастырь дуру! Али просто замуж…

– Разойдись, честной народ, дай посадку ангелу при исполнении!

Последнее – это уже наши. С трудом сдерживающие гогот еремеевцы расталкивали лукошкинцев в стороны, высвобождая пятачок два на два метра для посадки ступы. Довольная Яга тихо улыбалась в кулачок, а ретивый Митяй крепко держал за шиворот присмиревшего дьяка Груздева. Стоящий рядом Еремеев поднял над головой длинный продолговатый свёрток. Как я понимаю, теперь искомый меч-кладенец у нас там.

– Встаньте, граждане, не надо, – громко попросил я всех, кто бухнулся на колени и уже начал успешно бить звучные поклоны о булыжник. – Я вернулся, милиция всегда приходит по первому зову туда, где нуждаются в защите законности и порядка.

– Слава те господи, – дружно выдохнула вся площадь. – А то у нас тут такое творится, что хоть всех святых выноси! Дьяк Филька-то наш…

– Я в курсе. Разберёмся. Гражданин Филимон Груздев, вы арестованы за организацию общественных беспорядков и несанкционированный митинг.

– Кто? Я?! Да знаешь ли ты, хвост коровий, с кем говоришь?! Я, может, без пяти минут царский зять! Я, может, могу приказать тебя…

– Митя, – подмигнул я.

Мой младший сотрудник послушно сорвал с головы дьяка скуфейку и запихнул ему же в рот. На дальнейшее бульканье арестованного мятежника внимания уже никто не обращал.

– В отделение его. Еремеев, конфискованный меч передайте в экспертный отдел. Пусть с ним Баба-яга работает. Все свободны!

Но народ ни в какую не хотел уходить. Люди светились радостью и чистосердечным изумлением. Я вдруг понял, что меня тут по-своему любят и в разлуке даже скучали. Но долг превыше сантиментов, я метким круговым движением помела поднял ступу в воздух…

– Не улетай так сразу-то, Никита Иванович, – нервно сорвался кто-то. – Рассказал бы хоть, как оно там, на небе-то, а?

– Пресс-конференция, посвящённая возвращению главы Лукошкинского отделения милиции, состоится послезавтра в обед, – заученным текстом выдала Яга. – Желающие задавать вопросы подают заявки в письменном виде с шести до одиннадцати. Расходимся, граждане, расходимся!

В общем, тьфу-тьфу, но, когда царская гвардия торжественным маршем выехала наконец «разгонять политическую демонстрацию», они обнаружили лишь четырёх мальчишек, играющих в «арест дьяка Фильки». Мы снова спасли город, так как все естественным образом рассосались по двум направлениям: бабы в церковь, мужики в кабак! Как говорится, ура?

Если бы вот так запросто наше российское руководство выходило к простому народу, то «бессмысленных и беспощадных бунтов» было бы в разы меньше. Хотя, честно говоря, вряд ли кто-то поверил бы депутату с крыльями за спиной?

Тем более что стоило мне приземлиться во дворе отделения, как стрельцы доложили о подходе отца Кондрата с ещё четырьмя запыхавшимися попами. В смысле священниками. Ладно, кто бы поверил, что церковь с ходу не заинтересовалась бы моим публичным «воскрешением»? Пусть идут, лучше уж разобраться со всеми вопросами сразу…

– Здравствуйте, отец Кондрат. – Я сам встретил его у ворот, первым протянув руку. – Заходите, граждане священники!

– Здрав будь, Никита Иванович. – Он безбоязненно пожал мне руку и удерживал, пока спешащий за ним старенький батюшка не выплеснул мне в лицо полведра святой воды.

– Мать вашу… Богородицу… Ну вот какого?!

Вместо ответа другой поп не менее резво подскочил и сунул мне к губам здоровенный серебряный крест.

– Целуй!

Я на автомате чмокнул распятие.

Отец Кондрат улыбнулся и распахнул мне объятия:

– Дай хоть обниму тебя, блудный сын участковый!

– Э-э, прости господи