— Слушай, — жарко задышал он, — давай с тобой бизнес делать. Представляешь, реклама: «Артефакт лимитейд. Партеногенез и другие услуги». Звучит! Лангустами торговать будем. Хорошо жить будем.

— Какими лангустами?

— Хэ, а кто у профессора в банке скучает? Я зря приходил, да? Думаешь, народ лангуста видел? Съедят за милую душу!

Трубы грянули так стремительно, что Клюшкину качнуло. Содружественный бизнесмен радостно ловил большой кепкой юркую, не крупней «ножки Буша», коловратку, прыгавшую на ступеньках. А Клюшкина уже была на улице, удивительно быстро приходя в себя: что за люди! Господи, узнать бы, где тот секретный госпиталь для раненых милиционеров. Хотя зачем… С жалостью вспомнила чудище-недомерка. Иссякаю, видать. Завести бы себе, пока не поздно, вот такого артефактика, что ли. Все-таки веселей. Держат же крокодила в ванной. Привязываются. А если у бомжа спросить про госпиталь?

Крохотная девочка у подъезда горько плакала.

— Ты что? — присела перед ней Клюшкина.

— Плохо мне, — поведал ребенок.

— Да что случилось, успокойся!

— Ох, дайте мне поскорей чего-нибудь успокоительного! — зарыдало дитя, и слезы-градины покатились по румяным щекам. На дне сумочки нашлась карамелька. Ловко заправив конфету за щеку, дитя прошепелявило «шпашибо, тетя» и, одарив сияющей улыбкой, ускакало в подъезд. Это тебе не артефакт, подумала Юдашкина и рассмеялась.

Вечером она немножко всплакнула — тоже забытое занятие, — но не слишком горько. Да тут еще холодильник, видимо, с работы натощак, забастовал и пережег пробки. Клюшкина со свечой долго искала проволоку для «жучка», ни разу не чертыхнувшись. А когда вскарабкалась на шаткий комодик, в дверь постучали. Вот некстати, пришлось слезть.

— Вы? — ахнула Клюшкина, и свеча в руке вспыхнула ярко-ярко, видно, от сквозняка. — А как же… сказали… в госпитале?

— На диспансеризацию вызывали, — объяснил капитан. — А там у них была выездная торговля. Купить, правда, нечего, но я подумал — вдруг вам пригодится, сейчас шел мимо… звоню, звоню.

И протянул две автоматические пробки. И три гвоздики, с головой завернутые в газету.

Разносолов не было. Но хлеб оказался так удачно поджарен, а мамино варенье с прошлого года почти не засахарилось, и чай с мелиссой получился на славу. А уж смеху было, когда хозяйка рассказывала о профессоре и его госте!

Под конец, уже в прихожей, капитан вдруг сказал:

— Знаете что, Таня…

И Таня вспомнила, что ведь никакая она не Клюшкина, то есть Клюшкина Т. П. конечно, но совсем не это главное. Теперь вон уж и на памятниках стали писать — Пушкин А. С., будто в ведомости домоуправской на раздачу талонов. А главное в жизни — что она Таня и, пожалуй, даже Танечка.

Капитан опять сказал:

— Знаете что, Танечка…

— Что? — спросила она.

Капитан еще помялся и негромко попросил:

— Выходите за меня замуж.

И добавил:

— Пожалуйста!

В голове у Тани зазвенели маленькие серебряные колокольчики.

Кажется, глюк, подумала она. А вслух сказала:

— Ишь какой торопливый!

И с уст ее спорхнула алая роза.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Рисунок И. Красавитовой

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

№ 7

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Евгений Прошкин

На круги своя

Дождь. Странная штука. Зимой его так ждешь, а приходит весна — и начинаешь проклинать все на свете. Дорога скользкая, как кусок мыла, а у меня резина совсем лысая. Надо бы сбросить скорость. Да ладно, чего это я? Справлюсь, не мальчик. А может, притормозить? Нет! В любой другой день, но не сегодня. Жена в роддоме, надо успеть. Шоссе пустое, ни одной машины. Все будет нормально. И чего я вдруг разволновался? Старею. Это в тридцать пять-то?

Вдруг — лось. Справа — лес. Руль влево. Два прожектора — фары. Откуда автобус? Ни испуга, ни боли. Только удивление. А лось был большой, как бегемот. Смешно!

Тепло и тихо. Какое-то давно забытое, ни с чем не сравнимое ощущение полного покоя. Так чувствовала себя метагалактика накануне Большого взрыва. Да полно! Какие еще взрывы? Какие к черту галактики? Надо выяснить, где я. Сознание работает как никогда ясно, но вот тело — с ним что-то неладно. Темно. Странный гул. Полугул — полупульсация. Чего? Всего вокруг. Очень похоже на сердцебиение. Не мое. Мое — вот оно, само, по себе. Правда, бьется слишком часто. Еще бы тут не волноваться.

Какое-то чувство беспокойства. И неудобства. Что-то не так. Что-то должно измениться. Мягкое прикосновение к голове. Острый укол яркого света. Легкие разрывает ворвавшийся воздух. Оказывается, я не дышал. Резкая боль в районе пупка. Ничего, терплю.

— Смотрите, не плачет. Молодец!

— Ничего хорошего. Ребенок должен плакать.

Пожилая акушерка внимательно осмотрела новорожденного.

Больничная палата. Полно народу. Какие-то девушки — практикантки, скорее всего. Тут до меня доходит, что я совершенно голый. Пытаюсь прикрыть свою наготу, но руки не слушаются.

— Ой, смотрите, как ручками машет! Смешная! — раздаются голоса практиканток.

— У вас девочка, — говорит акушерка какой-то измученной женщине.

Похоже, речь идет обо мне. Девочка! Это что, шутка? Я сгибаю не подчиняющуюся мне шею и… О, Боже! Где это? Где все то, что должно у меня быть? Я вижу лишь короткие пухлые ножки, болтающиеся в воздухе. Мои? Не может быть. Мои!

— Эй, что вы со мной сделали? — спрашиваю я, но язык отказывается повиноваться, и из горла вылетает лишь «эгей».

— Лепечет что-то. Какая хорошенькая! — умиляются практикантки и начинают сюсюкать: — Ути-ути! Сюси-пуси!

Значит, сюси-пуси, мать вашу так?! Что я могу сделать, ну что я могу сделать?! Господи, что у меня с пупком? Постой, так это же пуповина. И эта палата, и женщина… Я постепенно прозреваю, но мозг отказывается согласиться с моими выводами. Меня… родили?! Но я вовсе не девочка! Меня зовут Алексей, мне тридцать пять лет, у меня жена и сын. Скоро, очень скоро должен появиться на свет второй, а может, дочка, но это не имеет значения. Я как раз ехал к жене, но тут — лось, потом — автобус. Я все прекрасно помню! И вдруг я, пардон, рождаюсь заново. Да еще в обличье девочки. Как это понимать?

Ладно. Хорошо. Некоторые верят в переселение душ. Якобы существуют даже способы выяснить, когда и кем я был в прошлой жизни. Допустим. (Да и как теперь с этим не согласиться?) Но чтобы все помнить? А не попал ли я на тот свет? Или, может, на самом деле лежу я сейчас где-нибудь, привязанный к кровати крепкими ремнями? Интересно, Маша уже знает?