2. Абсолютная истина.

3. Все для того, чтобы Россия обошла Японию по производительности труда».

Робот легко воспарил и исчез в распахнувшемся люке.

Гениально, думал я. «Счастье человечества» — это конец войнам, любым «измам», голоду, болезням. «Абсолютная истина» — на ее основе мы сами создадим технические сверхчудеса. За эгоизм третьего пункта было чуток стыдновато — но как не порадеть несчастной родине? Эх, вечная беда нашего человека — приходится жить в России. Дайте мне нормальную страну, и я, с моей хваткой прораба-мелиоратора, стану по меньшей мере президентом!

Вдруг я испугался. Не маловат ли кораблик? Необходимые машины, продукты, документация: уместится ли все в какие-то жалкие три-четыре километра?

Люк распахнулся вновь. И все тот же паук мигом спустился с небес и энергично замахал тремя верхними манипуляторами.

— Наш великий сверхцивилиэаций может все, — заговорил он с легким галактическим акцентом. — У нас есть то, что люди хотеть. Но за действительность желаний вы должны ответить своим телом. Примите контракт.

Мы зашептались. Тело — не душа, жалко. Однако, взявшись за гуж…

— Эт запросто! — Сенька ударил кепкой о землю. — Где там вашу бумажку подмахнуть?

Робот выдвинул из живота поднос с пятью предметами вроде гранат-лимонок.

— Типовой контракт для цивилизации 16-го порядка, возалкавшей счастья, — пояснил он. И добавил: — Это не подмахнуть. Это глотать.

Сенька струхнул.

— Эту гадость? Не буду.

Выхода не было. Я взял контракт. Лимонка проскочила на удивление легко. Моему примеру последовали ветеринар, агроном, Митрич и — последним — Сенька: проглотил свою гранату, закурил, дернул пару затяжек и отшвырнул сигарету, хотя обычно скуривал до ногтей.

Я уже составлял в уме план нашей экономической и интеллектуальной помощи США. Митрич разливался о мессианской роли России. Сенька вслух мечтал о девках, которые увидят его по ящику.

— Гляди, пошло! — перекрестился агроном. Действительно, трюм открылся, и сундук загудел вниз.

Когда же мы снова задрали головы, корабль уже уходил в облака. Мы с печалью уставились на единственное свидетельство состоявшегося космического контакта. А потом открыли сундук.

Сенька выхватил со дна листок бумаги и подал его мне. На листке было напечатано:

«Инструкция по счастью

Нижеследующему верить.

1. Не саморазрушайся.

2. Не убий.

3. Почитай родителей.

4. Беги стукачества.

5. Не пожелай ни компьютера, ни машины, ни кредитной карточки, ни факса, ни телекса, ни жены ближнего своего.

6. Тридцать дней трудись, а на тридцать первый отдыхай.

7. Честно плати налоги».

Теперь мы будем счастливы.

Алые зорьки рыбалок, сопенье над трактатами, жаркие споры о будущем России и мира — ау!

Да, чуть не забыл самое главное. Кроме инструкции в сундуке еще лежали лопаты. Ровно пять штук. По лопате на брата.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

№ 6

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Валентин Варламов

Чай с мелиссой

Последнее время Клюшкину беспокоил шум в голове. Сперва-то она, по сравнительной молодости и одиночеству, относила его на счет окружающей среды, дошедшей у нас в Пимезонске до полного безобразия. Но как-то ночью, лежа без сна в своей однокомнатной, сообразила, что кругом все соседи угомонились, даже этот шизик сверху. А в голове у нее словно бы марш из оперы Дж. Верди «Аида», сочиненной к успешному завершению великой стройки Суэцкого канала.

В поликлинике ее долго гоняли по кабинетам. В каждом мерили давление — везде разное. И назначали консультацию. А напоследок сказали, что без анализа на гиалуронидазу вообще говорить о чем-либо бессмысленно, анализ же этот временно не делают. Шумы тем временем совсем разыгрались, приближаясь к современным ритмам.

Женский инстинкт подсказывал, что хорошо бы в этом случае какую-нибудь диету позаковыристей. Но какая теперь диета. Больше всего обстановка позволяла полное лечебное голодание. Однако инстинкт почему-то был против. Хоть еще пару лет назад не возражал.

По советам бывалых Клюшкина стала глотать всякие таблетки согласно наличию их в аптеке. От этих глотаний она чувствовала себя то неимоверно высокой — так что трудно было попасть ногой в тапочку, то наоборот, приземистой и тяжелой, как лягушка на сносях. Или в виде шара заполняла всю комнату и боялась проколоться о люстру. На шумах, однако, это не отразилось. Сотрудница по службе в секторе газа, женщина глупая, но культурно развитая, дала телефон проверенного экстрасенса.

Экстрасенс разочаровал. То есть внешне он смотрелся. Весь в бороде и не очень толстый, кругом иконы и подсвечники. Сразу сказал, что дело серьезное: вся аура в дырках и биополе кем-то изуродовано. Клюшкина и сама чувствовала, что биополе ни к черту, и тут же кое-кого заподозрила. Бородатый долго ходил вокруг с проволочками и камнем на веревке, бормоча под нос, как он важно сообщил, «на сантскрите». Вот этот «сантскрит», пожалуй, и испортил обедню. Да еще руками все норовил прилипнуть, хоть и утверждал, что действует на расстоянии. Знаем мы эти действия. А под конец, с кряхтеньем устроясь в позу лотоса, объявил, что лечит не он, а Космос, упомянул о карме, от которой никуда не денешься. И потребовал, видимо, на нужды сразу всего Космоса, соответствующую плату.

Деньги она, как человек воспитанный, конечно отдала не пикнув. Но аура у нее со звоном прямо-таки брызнула осколками. С тем и покинула рассадник парапсихологии, нехорошо поминая сотрудницу, галопом под собственную музыку домчалась до дому. Взлетела к себе на этаж, обогнав эадышливую Варьпетровну, женщину добрую, но бесхитростную.

— Мужика бы тебе завести, — не имея в виду обидеть, сказала Варьпетровна, пока соседка, шипя от злости, шарила в сумке эти чертовы ключи.

— Еще чего! — заорала Клюшкина, обременив свою и без того нелегкую карму непочтением к старости. И шваркнула дверью так, что чеканная русалка, томно дремавшая на стене прихожей, — подарок без вести пропавшего поклонника — с визгом сорвалась за комод. Туда ей и дорога, разлеглась тут. Дура хвостатая!

Утро началось как всякое утро. Хуже некуда. После снотворного в голове рокотали тамтамы. Впереди ждал ненаглядный сектор газа. С кухни тянуло горелым. Радио вещало о захоронении отходов. Этот наверху врубил рокеров, чтоб их разорвало. Стоя на одной ноге, Клюшкина поперхнулась горячим, швырнула посуду в мойку и дернула на выход, привычно оглядев, все ли на ней, потому что был случай… Нет, ничто не может столь молниеносно разъярить даже меланхоличную блондинку — любительницу сдобы, как поползшая петля на колготках, будь они прокляты. Клюшкина не была блондинкой. И когда она вылетела-таки на улицу, мир уже не мог ждать от нее ничего хорошего.

Автобусная очередь указала ей