ты ешь мой хлеб! Подумать только! До чего дошла — принесла в мой дом руководство по изгнанию дьявола. Ты хочешь изгнать меня из моего собственного дома?

— Нет.

— О, женщина! Ты оказалась коварной и хитрой. Я глазам своим не мог поверить, когда нашел «Домашнее руководство. Как изгнать дьявола». Где ты это взяла?

— Купила.

— Зачем?

— Мне нужен Вилли, а не дьявол! Я хотела, я всего лишь хотела освободить тебя от него.

— Это что-то немыслимое, — проговорил Вельзевул.

— Я сильная женщина! Можешь пускать в ход свои проклятия. Я их обращу против тебя!

Хотя в этих словах был вызов, Сара была сломлена, но защищалась из последних сил. Вся в слезах она вышла из-за стола и пошла к себе. Оставшись один, Вельзевул с унылым видом направился к двери, которая вела на террасу. Через стекло он видел, как в густом воздухе медленно падали снежинки, в темноте терялись четкие очертания, стоявший напротив многоэтажный дом светился окнами, но свет был рассеянный и тусклый. Вельзевул опустил дверную ручку, открыл дверь и вышел на террасу. Мраморный пол покрывал тонкий слой снега, он прошел до середины, обернулся, посмотрел назад, увидел, что ветер с улицы поднимает занавески в дверном проеме, свои следы на снегу, после этого он поднял к небу глаза и, немного помедлив, воскликнул:

— Господи! Ты слышишь меня?

Прошло меньше минуты и до него донеслось:

— Говори. Что с тобой?

— Буду жаловаться. Я разбит. Давно не думал о себе с такой горечью. Эта женщина… У нее двойное имя Сара-Далия. Второе имя от ее еврейской бабушки. Я по глупости привел ее в свой дом, надеясь на то, что она как-нибудь развлечет меня. Теперь вижу, что возможное стало невозможным. Впервые в истории женщина противостоит Дьяволу! Она не совсем нормальная — объявила мне войну. Однако гораздо хуже другое — исход боя под сомнением. Боюсь, из этой войны я выйду побежденным. Я захвачен вихрем какого-то невероятного безумия! Эта женщина с характером. Какая ослепительная экспрессия! Я в панике. Она знает чего хочет, и знает, что делает.

— Сам виноват, раз привел ее в свой дом.

— Как и человек, я страдал от того, чего у меня нет — привязанности. Я считал себе неуязвимым для женской тирании. Но сам не знаю как, оказался под ее каблуком. Мучительно сознавать это! Чтобы избежать ссор, я подчиняюсь ей, иногда с протестом, а она смеется и говорит, что это мой первый семейный опыт.

— Бедный Вельзевул, нелегко тебе приспособиться к новой жизни.

— Да это не жизнь, а наказание!

— Значит, тебе так плохо?

— Так плохо, что я умоляю тебя: помоги мне избавиться от этой женщины. Я хочу жить по-прежнему.

— Прояви терпение.

— Не могу! Пусть она провалиться к своей еврейской родне! Не видишь, что ли, что я страдаю от избытка ее вулканической чувственности и рефлексии. Я хочу торжества над самим собой!

— Как это?!

— Пусть она на коленях умоляет меня о прощении!

— Но она все равно добьется своего.

— А еще говорят, будто женщины слабые создания! Она открыто выражает мне свое презрение! Я хочу независимости от женщины. Ты ведь знаешь мои трудности?

— Знаю, знаю. Только независимость эта с большим трудом завоевывается.

— Но все это бред! На до мной все черти смеются. Как будто мне мало ее насмешек. Я не собираюсь это терпеть! Она навязывает мне тот образ жизни, который нравится ей, что можно объяснить только моей слабостью. Постепенно, шаг за шагом, она осуществляет свой план.

— Славная женщина эта Сара, обо все заботиться! Она по-своему любит тебя.

— Мне осточертела вся эта возня в моем доме. Я хочу спокойствия!

— Присутствие женщины всегда предполагает ее тиранию или анархию.

— Не знаю, анархия или нет, только я считаю, что не должно быть так. Вот поэтому я и пришел к тебе за советом.

— Дорогой Вельзевул, твоя затея провалилась.

— Благодарю за информацию, но мне это уже известно. Я вышел на балкон по другой причине. Я не хочу больше видеть ее. Я стал легко возбудимым, нервным, я нахожусь в состоянии умственного бессилия! Другой на моем месте покончил бы с собой, а я… Я бессмертный.

— Но бессмертными становятся, как известно, только после смерти.

— Тогда о своей долгой жизни я буду думать как о курьезном факте. Мне три тысячи лет, но я не чувствую себя старым, хотя и начал уже лысеть.

— Я вижу, как проходит твоя жизнь. Советую тебе после легкого завтрака выходить на прогулку. У тебя неврастения. Все очень просто — слушай музыку, ешь больше овощей и фруктов.

— Очень странно слышать твой совет в насмешке.

— Вот это, я считаю ошибочным мнением.

Вельзевул не теряется. Он возражает:

— Я жалуюсь тебе на женщину, которая превратила мою жизнь в ад, а ты советуешь мне есть больше фруктов! Как избавиться от нее? Мне так надоело видеть ее. Она здесь, она там, она везде.

— Ты злишься, негодуешь против нее, ворчишь, преувеличиваешь ее недостатки. А ты пытался понять Сару, не по внутреннему побуждению, а в силу полемической необходимости? Ты дал ей шанс проявить себя? Нет. Ты любишь себя и собственную красивую жизнь.

— Не могу поверить, что ты занял сторону Сары!

— Я люблю человека, в котором вижу кипение творческой энергии. И потом, я не могу не испытывать жалость, ведь времени в распоряжении у людей до ужаса мало. Тебе не нравится считать себя жертвой женских интриг, поэтому, позволь вежливо заметить, — ты и осуждаешь ее намерения.

— О! — простонал Вельзевул. — Похоже на правду. Выходит, я сам не знаю, что мог бы извлечь из ее головы.

— Ты рожден очень давно…

— И все еще живу. Не будь я так стар, все бы начал с начала.

— Забудь. Сейчас ты принадлежишь своему времени. Ты все никак не можешь понять, что нельзя путать свою душу с душой человеческой, ибо она полна глубокого уныния. Твоя усталость сделалась невыносимой. Ты слепой. Я имею ввиду, твою склонность к прошлой жизни, если будешь цепляться за прошлое, тогда горе твоему настоящему.

Вельзевул слушал его потрясенный.

— Это серьезно? — воскликнул он. — Какое странное представление обо мне!

— Говорю тебе, живи современной жизнью.

— Я бы мог, если бы принадлежал к этому миру. Что есть мое существование, как не имитация жизни!

— Но ты участвуешь в ней.

— Еще бы! Меня тошнит от современной нравственной распущенности.

— Ты прикрываешься идеализмом как щитом, чтобы мучить людей.

— Всегда рад! Я мучаю только посредственностей — они уродуют красоту в искусстве. Я дьявол, могу себе это позволить.

— Ты дьявол со старомодными