Одни сани застряли, очевидно, давно. Лошадь была вся в пене и не двигалась с места. Она вздрагивала под ударами и бессильно вскидывала морду с падающей на глаза чёлкой. На санях, покрытых брезентом, высилась целая гора аккуратно сложенных кирпичей.

— Ишь, наложили! Чтобы скорей свезти да отделаться! Бессовестные этакие! — сказала, проходя мимо, старушка.

Васёк остановился и с жалостью смотрел на выбившееся из сил животное.

— Дяденька, помоги ей, подтолкни сзади! — крикнул он возчику.

— Сама потянет, — откликнулся возчик, прикуривая у товарищей папироску.

Васёк подошёл ближе.

— Тогда не бейте! — попросил он.

Возчик затянулся дымом, сплюнул в сторону и взмахнул вожжами:

— Нно! Отдохнула! Нно, дьявол тебя возьми!

Лошадь напрягла мускулы. Под мокрой шкурой у неё пробежала дрожь. Она дёрнулась и остановилась. Возчик забежал вперёд и с размаху ударил её по морде.

— Брось! — подскочил к нему Васёк и, подняв сумку, загородил от ударов морду лошади. — Не смеешь так бить! Я милицию позову!

— Пошёл, пошёл отсюда, а то и тебе попадёт! — пригрозил возчик. — Не мешайся тут!

— Не уйду! По глазам бьёте! — загораживая собой лошадь, кричал Васёк.

— Защитник нашёлся! Тебя самого представить в милицию надо!

— Ты кто такой есть? Почему не в своё дело лезешь? — подошёл к Ваську рослый парень, товарищ возчика.

— Я в своё дело лезу! — сказал Васёк, закидывая вверх голову. Шапка его съехала на затылок, глаза посинели от злобы. — Я пионер! Председатель совета отряда! Наша лошадь, государственная! Бить не дам!

— Ого! Ишь ты! Председатель! Слыхал, Вань? — подмигнул своему товарищу возчик.

По обеим сторонам улицы останавливался народ, сбегались мальчишки. Подходили мужчины. Возчики сбавили тон:

— Ну что ж, Вань, может отложить кирпичу маленько?

— А где ты его отложишь?

— Да вот около дома. А тогда заедем, возьмём, — предложил товарищ возчика.

— А какое вы имели право такой груз класть на одни сани? — строго спросил подошедший гражданин, вынимая из портфеля бумагу и самопишущую ручку. — Вот мы сейчас на вас акт составим. Лошади эти мне известны, возчиков я запишу. Там, где надо, вас научат, как такой груз накладывать да ещё по глазам лошадь хлестать.

Он написал несколько строчек.

— Кто подтвердит, граждане?

Охотников подписать нашлось много. Васёк тоже протянул руку. Он хотел подписать: «Трубачёв, председатель совета отряда», но вдруг раздумал и тихо отошёл в сторону. Ему показалось, что с тех пор, как он ушёл из школы, прошло очень много времени, что за это время в школе уже решилась его судьба и что он теперь уже, наверно, не председатель совета отряда, а просто школьник, осрамивший свой класс грубым и недостойным поведением.

А Мазин? Что же Мазин? Как же он молчал?.. Как он допустил это? Ведь Мазин поступил с ним ещё хуже, чем Одинцов. Зачем же тогда, вечером, он пришёл к нему как товарищ, как друг? Разве он не пионер? Разве не дорожит своей честью?

Васёк почему-то вспомнил, как в прошлом году он с отцом ездил в Москву. Они долго стояли на Красной площади и смотрели на Кремль. Васёк был совсем маленький рядом с отцом, но ему казалось, что оттуда, из Кремля, его видит сам Сталин. И Васёк стоял с красным галстуком на шее, как стоит на посту часовой. Он боялся пошевелиться, и никто тогда не мог бы убедить его, что Сталин не смотрит на площадь и не видит пионера Васька Трубачёва.

А сейчас… Если бы Сталин видел сейчас Васька Трубачёва, он бы сразу догадался, что Васёк не виноват, что он не зачёркивал фамилии в классной газете.

А если все другие могут так думать про него — то пусть! Васёк Трубачёв ещё покажет себя! И товарища он себе найдёт! И оба они будут сражаться за Родину и вместе победят или вместе умрут на поле битвы, и тогда все ребята узнают, что такое настоящая дружба!

Васёк не заметил, как миновал несколько улиц и очутился у своего дома. Тётка увидела, что глаза у Васька блестят, и подумала про себя: «Прежний задор появился. Уж не знаю, что хуже, что лучше».

За обедом она торжественно сказала:

— Геройская картина идёт, сходим с тобой под вечер.

Но Васёк вдруг поскучнел и тихо сказал:

— Спасибо, тётя, только у меня голова болит.

«Не хватало ещё, чтоб меня в кино видели!» — с испугом подумал он.

— Ну, голова твоя пройдёт, — успокаивала тётка.

— Не пройдёт!

— Как так не пройдёт?

— А так, не пройдёт — и всё, — упрямо сказал Васёк и, не глядя на тётку, снял с вешалки отцовский пиджак и, бросившись на кровать, укрылся им с головой.

— Ну, коли так, завтра пойдём, — добродушно сказала тётка.

Васёк не ответил. Он и сам не знал, что будет с ним сегодня… завтра… И только отцовский пиджак со знакомым запахом паровозной гари и табака успокаивал его сердце.

Васёк не пошёл в школу и на другой день. Митя приходил в класс, о чём-то говорил с учителем. Ребята волновались:

— Митя, а как же сбор? Ведь сегодня сбор, а Трубачёва нет.

Сбор был назначен на шесть часов вечера.

После уроков Сергей Николаевич вызвал в учительскую Одинцова и Булгакова.

— Вот что, ребята! — сказал он, перебирая на столе какие-то бумаги. — Сегодня, часиков в пять, зайдёте за Трубачёвым…