В голове раздался неясный шум.

МЫ НЕ ОЩУЩАЕМ ВКУСА

ПРОСТО ВПИТЫВАЕМ

Не ощущают. Хоть какое-то ограничение. Зато словарный запас Стартовой Пятерки постоянно расширялся.

Урчание в желудке постепенно стихло, затем прекратилось. Уставившись в пустой телеэкран, Перри вдруг был поражен простым, но неожиданным вопросом: что делать?

По ходу необычного сценария, разворачивающегося с Перри в собственной квартире, ему ни разу не пришлось беспокоиться о том, чем себя занять. Он либо спал, либо пребывал в беспамятстве, резал собственное тело, словно отморозок из фильма Клайва Баркера, либо разговаривал с паразитами. А однажды, когда он попытался отвлечься просмотром телевизора, старина Коломбо доставил ему столько хлопот, что Перри быстро пожалел о том, что включил «ящик».

А если не телевизор, то чем себя развлечь? С работы Перри приволок домой несколько компьютерных книг, чтобы внимательно просмотреть их. Однако в данной ситуации надо быть полным идиотом, чтобы тратить время на изучение особенностей работы сетей на платформе Unix или вопросов интегрирования программ с открытым кодом. Ему, конечно, нравилась идея что-нибудь почитать – то, что могло бы дать хоть небольшую отсрочку от ужасного приговора.

Незадолго до этого Перри одолел почти треть книги Стивена Кинга «Сияние», но за последние недели не прочел ни строчки. Что ж, теперь у него появилась возможность. Он никуда не собирался: ни на работу, ни в магазин. Нужно уйти с головой в книгу – это поможет очистить мозг от навязчивых мыслей о Военных и о том, насколько громкими могут стать вопли Треугольников, если он по-прежнему будет о них думать.

Только сначала нужно смыть соус с лица и рук – он испачкался во время обеда. О пятнах на толстовке можно не беспокоиться, однако ощущение чего-то липкого на лице не давало покоя. Перри медленно поднялся с дивана и запрыгал в ванную, сетуя на то, что придется опять принимать тайленол: боль в ноге усилилась.

Вымыв лицо и руки и взглянув на себя в зеркало, Перри не мог не вспомнить о классическом фильме Джорджа Ромеро «Ночь живых мертвецов». Сейчас он запросто мог пройти кастинг на роль одного из ходячих трупов: кожа болезненно-серого оттенка, глубокие круги под воспаленными глазами, грязные взъерошенные волосы.

Впрочем, не так уж все плохо. Боли в животе прошли. Впервые за много лет мышцы обрели более четкие очертания. Он даже различал знакомые «квадратики» в области брюшного пресса. За последние несколько дней Перри потерял по меньшей мере пятнадцать фунтов веса, причем один только жир. Он покрутил рукой и увидел, как завибрировала дельтовидная мышца.

Великолепная диета.

Но и кроме мускулатуры было на что посмотреть. Он уже некоторое время не рассматривал свои Треугольники. Правда, Перри не был уверен, хочется ли ему этого.

Все-таки нужно взглянуть на них.

Удобнее всего было посмотреть на Треугольник, расположенный возле шеи, прямо над ключицей. Перри потянул вниз за край воротника толстовки.

Вообще, слово «ключица» он выучил раньше прочих. Еще в детстве отец железной рукой хватал Перри за плечо, да так, что от боли темнело в глазах. Парализующую хватку папаша обычно сопровождал словами вроде: «Это мой дом, и ты будешь жить здесь по моим правилам» или вездесущим: «Учись дисциплине».

Перри отбросил мысли об отце и сосредоточился на Треугольнике. Бледно-голубой оттенок сменился голубым, тело стало тверже и плотнее на ощупь, края – более четкими. Точно так же, как его собственные мышцы выглядели более очерченными, через кожу начинала проявляться грубая текстура Треугольника.

Перри присмотрелся к его краям. Обратил внимание на прорези. На голубизну, на поры в коже, которые по-прежнему выглядели нормальными, за исключением области, прикрывающей тело паразита. Перри обратил внимание на количество голубых линий, выходящих из Треугольника. Они использовали кровь. Точно так же, как мелкие вены на запястьях. Вот почему Треугольники выглядели голубыми: они впитывали кислород из крови через свои хвосты или другие части тела, кровь прокладывала себе путь через крохотные тела паразитов и, лишенная кислорода, растекалась наверху, прямо под кожей.

Прорези теперь выглядели более развитыми, чем в последний раз. На каждой была складка, похожая на тонкие губы или, скорее, на веки…

Вдруг вспомнился обрывок одной из фраз, прозвеневшей в голове: «Нет, мы не можем видеть. Пока не можем».

Пока…

– О боже, не допусти, чтобы это оказалось тем, о чем я подумал!..

И снова, как и в прошлый раз, Бог оставил без внимания его мольбы.

Каждая из трех прорезей раскрылась, обнажив черные блестящие поверхности. Если поначалу и мог возникнуть вопрос по поводу того, что они собой представляли, то теперь он исчез сам собой, как только все три века одновременно мигнули…

Перри разглядывал ключицу, а ключица… смотрела прямо на него.

– Вот ублюдки, – пробормотал Перри, и голос его снова дрогнул. Когда же эти штуки перестанут развиваться? Что дальше? Может, у паразитов теперь отрастут ноги, руки, челюсти и хвосты?

Перед глазами все расплывалось, разум, казалось, ненадолго отключился, взял своеобразный тайм-аут. Прыгать на одной ноге стало таким привычным делом, что Перри смог без проблем добраться до дивана и вновь погрузиться в мягкие подушки.

Мозг работал как будто на «автопилоте», как кинофильм, который прокручивали снова и снова, пока Перри сидел и наблюдал, не в силах переключить на другой канал или отвести взгляд от мелькающих перед ним образов.

Перри вспомнил одну передачу на обучающем канале. Там показали обыкновенную осу и некоторые зловещие эпизоды жизни этого хищного насекомого. Осы нападали на определенные виды гусениц. Гусениц они не убивали, а лишь на некоторое время парализовывали и откладывали внутри жертвы яйца. Завершив свою миссию, оса улетала прочь. Гусеница просыпалась и продолжала обычную жизнь, то есть жевала листья, не подозревая об ужасной болезни, которая фактически культивировалась у нее в кишечнике.

Это была самая ужасная вещь, которую Перри доводилось видеть. Осиные яйца не просто пробивали себе путь из тела гусеницы… Они выедали его.

Когда из яиц вылуплялись личинки, то они питались внутренностями гусеницы. И росли. Гусеница боролась за жизнь, но ничего не могла поделать с личинками, поедающими ее изнутри. Кожа гусеницы морщилась, собиралась в складки, лопалась по мере того, как личинки продолжали ее есть, методично пережевывая внутренности с той же роботовидной точностью, с которой гусеница измельчала листву. Ничего омерзительнее не придумаешь. Рак, пожирающий тело прямо на глазах у зрителя. Хуже того, повинуясь какому-то страшному инстинкту, личинки знали, что именно нужно есть; они потребляли жир и внутренние органы, оставляя нетронутыми сердце и мозг, как можно дольше сохраняя свой ползающий шведский стол.

Эволюция личинок была совершенной: они не убивали гусеницу до тех пор, пока не закончат цикл роста – когда проедали себе путь из-под кожи гусеницы, сверкая мокрой слизью от прожеванных кишок. А их невежественная жертва продолжала извиваться и корчиться, на удивление еще живая, хотя ее внутренности почти целиком были съедены.