Есть и еще кое-что. Латинский историк Тацит, который благодаря своему тестю Агриколе прекрасно знал предания Великобритании и Северной Европы, приводит такие любопытные сведения: «Утверждают, что море там [в районе Шотландии] неподвижное и очень плотное, вследствие чего трудно грести; да и ветры не поднимают на нем волнения, полагаю, из-за того, что равнины и горы, в которых причина и происхождение бурь, здесь очень редки; к тому же и громада глубокого и безграничного моря медленно и с трудом раскачивается и приходит в движение» (Жизнеописание Юлия Агриколы, 10).[56] Описание достаточно яркое и согласуется с текстом Платона, и это неподвижное море запросто можно поместить в Северное море, между Шотландией и Данией, а значит, недалеко от Гельголанда. Однако в «Германии» Тацит предпринимает еще одну попытку описать море, которое он располагает на севере, за землей свионов, германского племени: «За свионами еще одно море — спокойное и почти недвижное, которым, как считают, опоясывается и замыкается земной круг, и достоверность этого подтверждается тем, что последнее сияние заходящего солнца не гаснет вплоть до его восхода и яркость его такова, что им затмеваются звезды, да и воображение добавляет к этому, будто при всплытии солнца слышится шум расступающейся пред ним пучины и видны очертания коней и лучезарная голова» (О происхождении германцев и месторасположении Германии, 45).[57] Речь идет о том же море, но здесь интересно упоминание бога, поднимающегося из волн. Соблазнительно видеть в этом память ознаменитом храме, посвященном богу морей и находившемся в море близ Гельголанда. Кстати, этот «морской» бог, которым мог быть Посейдон, — еще и светозарный бог. В «Критии» Платон скажет, что основал Атлантиду сам Посейдон, но предупредит, что греческими именами он передает имена чужеземные. Следовало бы выяснить, кто скрывается под именем «Посейдон».

Здесь можно было бы вспомнить гиперборейского Аполлона, нисходящего раз в девятнадцать лет в Стоунхендж.

Во всяком случае, это неподвижное море возбудило любопытство античных хронистов. Грек Полибий, в основном автор осторожный и серьезный, в связи с этим обрушивается с нападками на фокейского мореплавателя Пифея, остающегося самым известным среди тех, кто поставлял сведения этим хронистам. Вот что он пишет: «Сей последний [Пифей] обманул многих. К этому он присоединяет известия о Туле и соседних с нею странах, где будто бы не было ни земли в отдельном существовании, не было ни моря, ни воздуха, но была какая-то смесь из всего этого, похожая на морское легкое: по его словам, в этой смеси земля, море и вся совокупность предметов находились в висячем положении, эта смесь есть как бы связь всего мира, не переходимая ни посуху, ни по воде»[58] (Полибий, XXXIV, 5). Даже если Полибий в это не верит, это очень любопытная подробность. О чем речь идет на самом деле? Трудно сказать. Не преминул затронуть эту тему и Плиний Старший. В самом деле, он пишет об «острове, где весной волны выбрасывают на берег янтарь. В северном океане, который Гекатей называет Амальхейским морем там, где этот океан омывает Скифию, это название на языке местных народов означает „застывший“. Филемон утверждает, что кимвры называют это море marimaruse, то есть „мертвое море“» (Естественная история, IV, 27). Упоминание о янтаре могло бы навести на мысль, что это «мертвое море» находится в Балтийском море, но это крайне маловероятно. В самом деле, слово «Скифия» вносит путаницу в греко-латинскую терминологию, потому что иногда означает Ирландию (Скотия, страна скоттов, слово, каким позже будут называть уже Шотландию). То же относится к слову «кимвры»: некоторые античные авторы так называют кельтов. Кстати, слово marimaruse — бесспорно кельтское и действительно означает «мертвое море».

Из всего этого следует, что где-то недалеко от Британских островов, либо в районе Ирландии, либо между Шотландией и Ютландией, произошла природная катастрофа, вызвавшая, может быть — на ограниченное время, образование моря, заполненного илом и несудоходного. О нем упоминают греческие и латинские авторы. Память о нем, как мы увидим, сохранили и кельты, оно вновь появится в их легендах — в истории города Ис и других сказаниях того же типа, возникших в Ирландии и Великобритании. На самом ли деле речь здесь идет об Атлантиде?

Вернемся к Платону — самому полному и самому древнему нашему источнику. В «Критии» он с готовностью распространяется обо всем, что касается Атлантиды. К сожалению, рукопись, где содержится «Критий», неполна, она не имеет окончания, и поэтому то, что Критий рассказывает Сократу со слов Солона, прерывается. Итак, Критий начинает: «Прежде всего вкратце припомним, что, согласно преданию, девять тысяч лет тому назад была война между теми народами, которые обитали по ту сторону Геракловых столпов, и всеми теми, кто жил по сю сторону. Сообщается, что во главе последних вело войну, доведя ее до самого конца, наше государство [Афины], а во главе первых — цари острова Атлантиды…»[59]

Это подтверждение сведений из «Тимея». Но, если мы правильно понимаем, атланты эту войну вели не одни, коль скоро они стояли «во главе» других народов. Возможно, они привели с собой народы, которые уже покорили. Подобная практика часто наблюдалась веками. Далее Критий подтверждает и другие данные: «Как мы уже упоминали, это некогда был остров, превышавший величиной Ливию и Азию, ныне же он провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам, которые попытались бы плыть от нас в открытое море, и делающий плавание немыслимым».[60] Следуют рассуждения о положении в Афинах в то время и мифологическое повествование о том, как великие боги делили землю: «Сделали они это без распрей: ведь неправильно было бы вообразить, будто боги не знают, что подобает каждому из них».[61] Пропустим рассказ о мифическом основании города Афины и сразу перейдем к описанию Атлантиды.

Прежде всего Критий делает замечание первостепенной важности: «Но рассказу моему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык, потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке. Записи эти находились у моего деда и до сей поры находятся у меня, и я прилежно прочитал их еще ребенком. А потому, когда вы услышите от меня имена, похожие на наши, пусть для вас не будет в этом ничего странного — вы знаете, в чем дело».[62] Надо запомнить это утверждение о преобразовании варварских имен в греческие: Критий очень на этом настаивает, не только чтобы заранее оправдаться от обвинения, которое могли ему предъявить, но и потому, что описание, которое он намерен привести, рискует оказаться искаженным, пройдя через два языка — египетский и греческий. Незачем говорить, что такой подход в античности был распространенным: Цезарь, перечисляя галльских богов, одаривает их латинскими именами. Таким образом, Критий — не простачок, попавшийся на обман: он использует греческие имена действующих лиц просто ради удобства, а также потому, что он — равно как и Солон — не знал их подлинных атлантских имен. Это еще и предостережение, поскольку описание, которое будет предложено грекам, сделано в греческом духе, точно так же как Солон услышал его в египетском толковании. Значит, нельзя ничего воспринимать буквально и при необходимости следует корректировать услышанное, зная, что все кажущееся греческим — не более чем преобразование. Это предварительное замечание Крития следует отметить особо, потому что и до сих пор Атлантиду изображают страной с чрезвычайно изысканной архитектурой, которую создала цивилизация, очень похожая на греческую. Не будем забывать, что этот рассказ был написан так, чтобы его могли понять афиняне IV века до н. э., и что эти люди не имели ни малейшего понятия об аутентичном воссоздании элементов отдаленной истории.