Рядовой Джонсон говорит рядовому Гонсалесу: «Привет, мне позвонила жена и сказала, что нашла отличную работу на почте».

Активная конструктивная реакция: «Здорово! Что за работа? Когда выходит? Как она ее получила? Почему ей хотелось работать на почте?»

Пассивная конструктивная реакция: «Хорошо».

Пассивная деструктивная реакция: «А мне сын прислал прикольное письмо. Вот послушай…»

Активная деструктивная реакция: «И кто теперь будет сидеть с твоим сыном? Я бы не доверял няне. Постоянно слышишь, как няни мучают детей».

После каждой ролевой игры сержанты заполняют анкету о своих реакциях и определяют причину, почему им трудно реагировать активно и конструктивно (например, усталость или чрезмерная зацикленность на своих проблемах). Также они отмечают, как могут задействовать свои сильные стороны, чтобы проявить активную конструктивную реакцию. Например, использовать любопытство, чтобы задавать вопросы; энергию – чтобы реагировать с энтузиазмом; мудрость – чтобы вынести из ситуации ценные уроки.

Затем мы обращаемся к работе доктора Кэрол Двек об эффективной похвале {39}. Что вы говорите, когда надо кого-то похвалить? Например, как ответить на «я сдал зачет по физической подготовке», «мы очистили здание без потерь среди личного состава», «меня повысили до старшего сержанта»? Мы учим сержантов не использовать неопределенные «молодец!» или «отличная работа!», а хвалить конкретные навыки человека. В таком случае солдат видит, что: 1) командир действительно наблюдает за всем, 2) командир уделяет время и внимание действиям солдата, 3) похвала искренняя, в отличие от небрежного «отличная работа!»

И наконец, мы обучаем позитивной коммуникации, описывая различия между пассивным, агрессивным и позитивным стилями общения. Какие слова, интонация, невербальные сигналы и темп присущи каждому из них? Какое послание несет каждый из стилей? Например, пассивный стиль ассоциируется с посланием «я все равно не верю, что ты меня выслушаешь». В исследовании по позитивному образованию мы выяснили, что крайне важно изучить айсберг, который ведет к преобладанию одного из стилей общения над остальными. Те, кто считают, что «люди обязательно воспользуются любым признаком слабости», склонны к агрессивному стилю. Человек, убежденный, что «жаловаться – плохо», будет использовать пассивный стиль, а установка «людям можно доверять», порождает стиль позитивный.

Итак, мы учим модель позитивных коммуникаций, состоящую из пяти шагов:

1. Определите ситуацию и разберитесь в ней.

2. Объективно и точно опишите ситуацию.

3. Выскажите свои соображения.

4. Спросите другого человека о его точке зрения и предложите внести в нее приемлемые изменения.

5. Перечислите полезные моменты, связанные с принятием изменений.

Сержанты отрабатывают это на примерах из своей военной практики: ваш однополчанин начал слишком много пить, его видят пьяным даже за рулем; ваша жена тратит деньги на покупки, на ваш взгляд, ненужные; товарищ по казарме берет без разрешения ваши вещи. В ходе ролевых игр сержанты определяют сложные ситуации, с которыми столкнулись, и практикуют использование позитивных коммуникаций. Задевающая за живое тема – общение сержантов с их близкими {40}. Многие признаются, что слишком агрессивно разговаривают с женами и чересчур свысока – с детьми, потому что трудно перестраиваться с динамичного, ориентированного на выполнение команд профессионального мира на более демократичный стиль, который гораздо лучше работает дома.

Как-то один сержант остановил меня в коридоре после такой сессии и поблагодарил, добавив: «Знай я всё это три года назад, сохранил бы семью».

Хотя я работал с военнослужащими, чтобы помочь им, о чем и рассказал в этих двух главах, некоторые журналисты смотрят на вещи в мрачном свете и стремятся приписать мне какие-то низкие мотивы и попытки использовать науку во вред. Кто-то из критиков заявил, что программа с помощью позитивного мышления «промывает мозги» солдатам {41}: «Более того, разве солдаты не предпочли бы, чтобы офицеры, посылая их в бой, рассматривали наихудшие сценарии?.. Разумная альтернатива негативному мышлению – не позитивное, а критическое мышление». Но мы не учим бездумному позитивному мышлению. Речь идет как раз о критическом мышлении: навыке, позволяющем провести грань между иррациональными наихудшими сценариями, парализующими человека, и более вероятными сценариями. Это навыки мышления, которые позволяют планировать и действовать.

Другие критики даже намекали, будто бы я поддерживал использование моей работы по приобретенной беспомощности в целях психологического устрашения, а также пыток заключенных и предполагаемых террористов во время так называемой войны с террором {42} при правлении администрации Джорджа Буша.

Дальше от истины некуда. Я никогда не содействовал и не буду содействовать пыткам. Я категорически против пыток. Я осуждаю их.

Вот что я могу сказать по этому вопросу. В мае 2002 года военный Центр поддержки поисково-спасательных операций пригласил меня на базу ВМФ в Сан-Диего прочитать трехчасовую лекцию. Мне предложили рассказать, как военнослужащие и гражданский персонал Вооруженных сил могли бы использовать знания о приобретенной беспомощности, чтобы противостоять пыткам и уклоняться от допросов мучителей. Вот о чем был разговор.

Мне сказали, что поскольку я был (и остаюсь) гражданским лицом и не имею допуска к секретным сведениям, со мной не могут обсуждать используемые в американской армии методы ведения допроса. Но заверили, что эти методы не основаны на насилии и жестокости.

Однако в докладе организации «Врачи за права человека» от 31 августа 2009 года говорится: «В действительности как минимум в двух случаях Селигман представлял свое исследование о приобретенной беспомощности специалистам ЦРУ по ведению допросов, упомянутым в докладе главного инспектора». Это ложь. «Специалисты по ведению допросов», – вероятно, Джеймс Митчелл и Брюс Джессен {43}, два психолога, которые, как считается, помогали ЦРУ разрабатывать «усовершенствованные» методы допроса. Они присутствовали в аудитории, где находилось от пятидесяти до ста слушателей, перед которыми я выступал с рассказом о своем исследовании приобретенной беспомощности. То есть представлял исследование не «им», а Центру поддержки поисково-спасательных операций и, повторю: говорил о том, как военнослужащие и гражданский персонал Вооруженных сил могли бы использовать знания о приобретенной беспомощности, чтобы противостоять пыткам и уклоняться от допросов мучителей. Ни при каких других обстоятельствах я свое исследование ни с Митчеллом и Джессеном, ни еще с кем-то из участников дискуссии не обсуждал.

После той встречи никаких контактов с Центром поддержки поисково-спасательных операций у меня не было. Как не было с тех пор и профессиональных контактов с Джессеном и Митчеллом. Никогда я не работал по контракту с правительством (или с кем-либо еще) над каким бы то ни было аспектом проблемы пыток и никогда не собирался этого делать.

Я никогда не занимался темой допроса, никогда не видел ни одного допроса и знаю о них только из книг. И я считаю, что цель допроса – узнать правду, а не то, что хочет услышать допрашивающий. Думаю, что приобретенная беспомощность могла бы сделать человека более пассивным, более покорным и уступчивым, но не знаю ни единого доказательства того, что это вызывает большую готовность говорить правду. Меня печалит и страшит, что прекрасная наука, которая помогла столь многим людям преодолеть депрессию, может использоваться для таких темных целей.