складывала в большую коробку и, кажется, хлюпала носом. Валюшка все мела, Артемка выуживал из куч уцелевшие вилки и ложки и относил в раковину.

Хлопнула дверь, та, что на крыльцо, дернуло сквозняком, пыль поднялась столбом.

– Фу-ты, Федя! – закричала Валюшка сердито. – У нас и так тут шурум-бурум! Прикрывай, прикрывай давай!

Плетнев полез за камин. Ему не хотелось ни разговаривать, ни объясняться.

– Красиво, – оценил Федор. – Инопланетяне прилетали? Татарское иго набегло?..

– Набегло, набегло. Возьми вон топор, помоги Витюшке, у него, глянь, там чего-то заклинило, не вытащит никак!..

За Федором маячила какая-то женщина, показавшаяся Плетневу незнакомой.

– Здрасти, теть Валь, дядь Вить, – поздоровалась она буднично. – Неля, привет. Окна мыть?

– Погоди, где тута мыть-то, Люба? Пылищи сколько! Погляди пока в ванной, чего творится. Мы там еще не принимались.

Точно, это же Люба, вспомнил Алексей Александрович, обокравшая Терезу Васильевну и собирающаяся продавать дом, чтобы расплатиться.

В аспекте устранения морального ущерба и в свете призывов президента.

Последним с той стороны улицы притащился зять Виталий, но дела в доме себе не нашел и стал перетаскивать мешки к забору. Его мокрые кроссовки в мелких зеленых семечках налипшего репейника протоптали дорожку на досках террасы.

Федор с Любой шуровали на втором этаже, сильно громыхая, и Плетнев подумал, как хорошо, что книги остались целы!..

Книги с синим овальным штампом «Домашняя библиотека П. П. Усачева»!

– Мусоровозку придется вызвать, – сообщил с улицы Виталий.

– Ну и вызовем! Или сами свезем! Вон Витюшка прицеп приладит, да и свезем!..

– Свет чинят. Говорят, к вечеру дадут.

– Валечка, посмотрите! Мне кажется, эта розочка уцелела.

– Жива-здорова, Нателла! В воду бы пока приткнуть, а там уж я пересажу.

– Сейчас поставлю.

Элли мыла полы и стены, постепенно продвигаясь за основным десантом, который смещался все дальше к террасе.

Вдвоем с Плетневым, не глядя друг на друга, они перетаскали «на чистое» тяжеленные стулья. Пот блестел у нее на лбу и на верхней губе, и когда солнце попадало на волосы, смотреть без темных очков на них было трудно.

Плетнев старался не смотреть.

Федор, тяжело топая, спустился по лестнице. Он тащил на пузе очередной мешок.

– Слушай, Лех, диван тоже выносить придется, – сказал он, бухнув мешок на террасе. – Из него во все стороны поролон лезет. Давай вместе.

Алексей Александрович пошел за ним на второй этаж. Там уже было прибрано, никаких следов погрома, Люба мыла окна – молча и сосредоточенно. Вообще все женщины трудились молча, серьезно, с необыкновенным проворством, в котором сквозило нечто вроде «врешь, не возьмешь!». По крайней мере, так казалось Плетневу.

Испорчен был только тот диван, на котором спал Плетнев, остальные целы. На письменный стол и кресла Люба стопками сложила разбросанные книги.

Алексей Александрович повыдвигал ящики стола, болтавшиеся в пазах и легко выходившие. Однажды он, помнится, пробовал их открыть, но они были заперты, и он еще подумал тогда, что, должно быть, их никогда не открывали.

Плетнев присел на корточки и снова задумчиво выдвинул и задвинул верхний ящик.

Федор подошел и присел рядом. Колупнул пальцем накладную медную розочку вокруг замочной скважины.

– Ну? Чего?

– Искали что-то, – сказал Плетнев негромко. Люба в соседней комнате спрыгнула на пол и стукнула рамой.

– Думаешь?..

Плетнев тоже колупнул розочку.

– Вся ящики были заперты. Может, пустые, а может, и нет. – Он встал и посмотрел вокруг. – А сейчас открыты. Видишь? Замки не сломаны, а открыты. А ключей от этого стола я ни разу не видел.

– А они вообще-то существовали?

– Откуда я знаю, Федя?! У меня их точно не было.

Ключи, ключи… Уезжая в Москву, он не знал, куда девать связку старых ржавых ключей на перекрученной красной капроновой ленте, и сунул ее в бардачок. Один из них отпирал входную дверь, а остальные?..

Вернувшись в Остров, он оставил ключ со связкой в замке – здесь все так делали! – где он и болтался все время.

Плетнев сбежал вниз и увидел то, что ожидал увидеть, – никакой связки в двери не было.

Федор сопел ему в ухо.

Плетнев посмотрел с обеих сторон, сошел с крыльца и еще поискал в траве.

– Да нет, не может их тут быть, – себе под нос пробормотал Алексей Александрович.

– А ты чего смотришь, типа, выпали, что ли?..

– Типа, да. Только не могли они наружу выпасть. Я их с внутренней стороны вставлял, это я точно помню.

На всякий случай они еще поискали в траве и глупо пооглядывались в тесном проеме между наружной и внутренней дверью. В проеме ничего не было, кроме прибитой на стене вешалки с пыльным меховым треухом.

Плетнев вдруг сорвал треух и с силой швырнул его к воротам, где в ряд стояли черные пластиковые мешки.

– Чего ты бесишься-то?

– А что я должен делать?!

Федор Еременко похлопал себя по карманам, прищурился на солнце.

– Собачку бы тебе завести, – сказал он негромко. – Когда собачка присматривает, в дом лишний раз никто не сунется. То есть ты намекаешь, что на связке были ключи от стола, что ли?..

Плетнев кивнул. Он думал.

– Тогда выходит, мразь эта поганая знала, что они на связке?..

Плетнев опять кивнул. Федор вдруг рассердился.

– Чего ты киваешь на манер жеребца Алмаза? Ты словами скажи!

– Твою мать!.. – словами сказал Алексей Александрович.

– Смотри-ка, – удивился Федор. – Ты материться, оказывается, умеешь.

– Выходит, приходили специально за тем, что лежало в письменном столе. Все остальное, – Плетнев подбородком показал в дом, где, спасая его от погрома, истово работали соседи, – для отвода глаз.

– Ничего себе, для отвода!

– Значит, что-то я сказал или сделал такое, что его испугало, понимаешь? Зачем-то ведь он полез сюда, и именно сейчас! Почему сейчас? Дом три года или сколько там пустой стоял, можно было все, что угодно, вынести!

– Кого ты испугал, Леха?!

– Понятия не имею, – честно признался Плетнев. – Но я подумаю.

Они провозились до самого вечера. Солнце уже садилось, и Артемка давно скулил, чтоб его отпустили на речку, а Витюшка все чаще стал выходить покурить, и Люба спустилась со второго этажа и перемывала под краном уцелевшие цветочные горшки и столовые приборы, и женщины со своими ведрами и тряпками выкатились на террасу и скребли затоптанный множеством ног деревянный пол.

На «батон» с синей внушительной надписью «Полиция» на пыльному боку, пару раз проехавший по улице туда-сюда, никто не обратил внимания, пока он не остановился у ворот и из него не вышли люди в форме, довольно много. Один остался у машины, а остальные, деловито размотав цепь с ворот, зашли на участок.

– Эй, хозяин!

Плетнев выглянул из-за угла