Это не я — это Николай Гумилев. А это Леночка, которая не может никому показать сжигающие душу строки:

«И однажды, может, где-то, ты поймешь меня,

Как бескрылые взлетают строчкою стиха!»

Прости, Ленусик… я не со зла. Просто такова наша работа.

Змей

Впрочем, как следует поработать с документами мне не дали. Полк перебрасывали южнее, для участия в Смоленском сражении. На вяземском направлении.

Вызов от Мехлиса пришел неожиданно, в последний момент, до отправления эшелона оставалось полтора часа.

Поздоровавшись, Лев Захарович выложил на стол подполковничьи погоны и орден Боевого Красного Знамени:

— Это тебе, — сказал он. — За «Тигры». Если твои машины покажут себя — запустим их в крупную серию. Сам пробью.

Подполковник Долгих при виде моих новых погон скривился, как будто уксусу хлебнул, но поздравить — поздравил.

Выгружали нас на каком-то полустанке, и, судя по следам, мы были далеко не первыми.

Полустанок прикрывали зенитки, не меньше дюжины. Это только те, которые я сумел заметить. Над станцией болталась эскадрилья И-180. На высоте порядка шести тысяч тоже кто-то барражировал, но их я опознать не смог. Нас встречали капитан из штаба фронта и лейтенант — командир батареи «Вязов», которые должны были сопровождать нас до места, известного лишь командованию.

Полк выстроился в колонну и двинулся вслед за капитанским джипом. Я, воспользовавшись служебным положением, пристроился в люке своей машины, за зенитным пулеметом. Были у меня подозрения, что пострелять придется.

Ночью прошел дождь, он прибил пыль, но не сумел развести грязь, так что видимость была отличной.

Несмотря на отсутствие прикрытия с воздуха, немцы нас не беспокоили. Или на нас не отвлекались. Одна группа бомбардировщиков проследовала в стороне, не обратив на нас внимания, другая прошла прямо над нами, к полустанку, на котором мы разгружались.

Шли красиво, ровно, штук тридцать, не меньше, «Хейнкели-111». Прикрывали их «мессеры», двадцаткой.

Обратно бомбардировщики летели как попало, без строя, без прикрытия, по принципу «спасайся, кто может». За ними, постепенно догоняя, летели две четверки Ил-4 под прикрытием восьми И-180. Из замыкающего «Хейнкеля», на мой взгляд, совершенно исправного, начал выпрыгивать экипаж.

— Чего это они? — удивился один из заряжающих. — Рехнулись, от бомберов бегать?

— Это не бомберы, это «пилорамы», — врубился я и добавил: — Сейчас мы медленно-медленно спустимся с горы…

Ребята заржали.

Через полчаса настал и наш черед. Появились «лаптежники», и тоже с нехилым прикрытием. Атаковать, правда, не стали, болтались на высоте, чего-то выжидая.

«Вязы» взяли их на сопровождение, как наши, так и приданные. «Успею, — подумал я. — Пока они пикировать не начали, можно не дергаться».

Остальные пулеметчики не разделяли моего благодушного настроения и старательно выцеливали болтающиеся на высоте «юнкерсы».

Рев моторов и грохот пушечных очередей обрушились на нас с хвоста колонны. Вдоль дороги скользила четверка «фоккеров», поливая огнем грузовики и зенитки. По чистой случайности мой пулемет был развернут в этом направлении. Стрелять я начал раньше, чем понял, что происходит.

Длинная очередь, словно плетью хлестнула по самолетам, первый поймал пули плоскостью, взрыв и потеряв полкрыла, истребитель врезался в землю. Второй получил очередь в мотор, вспыхнул и пошел падать влево от дороги.

Третий, уворачиваясь то ли от пулеметных очередей, ударивших по нему из автомобилей с пехотой, то ли от столкновения с обломками первой пары «фоккеров», метнулся вправо, зацепил дерево и воткнулся в землю. Четвертый рванул на высоту и попал под «Вязы», тоже не выжил.

Колонна встала. Горели два приданных «Вяза», замыкавшие колонну полка, несколько грузовиков были подбиты или свалились в кювет. Многие водители, особенно бензовозов и машин со снарядами, повыпрыгивали из кабин и залегли в стороне от дороги.

Я задрал голову и ствол пулемета в небо, рассчитывая увидеть пикирующие «лаптежники», и крупно обломался. Не то чтобы они не пикировали и не бомбили. Но те, что пикировали, — просто горели и падали, а бомбившие — просто избавлялись от смертоносного груза. «Суперрояли» намертво вцепились в истребительное прикрытие, и немцы не столько дрались, сколько пытались смыться. «Лавочкиных» было вдвое больше. Бомберами же вдумчиво занималась эскадрилья Та-3. Шансов у немцев было мало.

Потери в полку были небольшие, но чувствительные. Кроме двух приданных ЗСУ была подбита одна наша, сгорело три бензовоза из шести и поврежден один из двух эвакуаторов. Но его можно было починить часа через два. Также сгорел один из четырех броневиков разведроты. Оставив поврежденные и сгоревшие машины, полк двинулся дальше. Починятся — догонят. С ними осталась и вторая ремлетучка.

Ника

Когда Килл облюбовал себе место для выстрела, Батя только повертел пальцем у виска.

— Головой думай! Как ты выстрелишь с поперечных балок, да еще с такой высоты? Там же лечь негде! И как ты оборудуешь снайперскую позицию? Тут все четыреста метров. Я против!

Килл растерянно посмотрел на меня. Не умеет мой стрелок-киллер находить нужные слова — теряется, мнется, а потом может просто махнуть рукой и уйти. Молчун еще тот!

— Батя, со всем к вам уважением… Оставь его в покое! Он два дня весь квартал излазил под носом у немцев. А где бы ты засел?

— На колокольне!

— Банально! Немцы не дураки держать такой объект без контроля, и снайпер там — смертник.

Батя недоверчиво покачал головой:

— Товарищ Летт, ну поймите! Как он там на двух балках уляжется?

— Стоя. — Это уже Килл буркнул. Подал голос, не выдержал. Развернулся, подхватил винтовку и встал посреди комнаты. В стойку для стрельбы стоя — корпус чуть откинут назад, локоть упирается в бедро, винтовку взял на пальцы так, чтобы прицел был на уровне глаз, и застыл.

Тренировочное время для такой стойки — тридцать минут. У Килла — все сорок. Сначала, по приходе в Центр, Килл, фронтовой снайпер, воспринял новомодные положения для стрельбы как полную глупость. И даже заявил: «Я стрелял так! И буду так!» Ломать его пришлось мягко — все-таки не новичок, а боец, у которого сорок пять немецких трупов на счету. Больше уговаривала, давила на сравнительный анализ, показывала лично и привязалась незаметно для себя. Положения для стрельбы стоя и с колена сначала кажутся для тела неудобными. Начинает болеть спина, хочется напрячь плечо и перенести тяжесть винтовки на правую руку, а левую расслабить, но нельзя. Понемногу мышцы запоминают положение, и когда через некоторое время переболит все, что может болеть, оказывается: стойки очень удобны и продуманны. Конечно, продуманны! И такими мастерами своего дела, что всем этим мальчикам до них, как раком до леса! Хотя… кто сказал, что не эти самые снайпера и стали в дальнейшем теми, кто развил снайперскую систему стрельбы?! Только они сами еще об этом не знают, а я не помню пофамильно отцов-основателей.