стерильности и человеческих страданий. Я ненавижу больницы, и с этим ничего не поделаешь. Зелёные стены, замученный какой-то хлорофитум в безликих горшках на подоконнике, безнадёга в глазах таких же, как и я, посетителей и утомлённые взгляды сотрудников в белом — удивительно, как быстро настроение может скатиться под гору, утаскивая с собой надежды и веру в лучшее.

Усадив Марусю на обитую коричневым кожзамом банкетку, набираю телефонный номер Евгения Николаевича — лечащего врача Чертова. Наверно, будь на месте Ивана Денисовича обычный пенсионер, большее, на что я могла бы рассчитывать, – это пара сухих фраз о самочувствии больного. Но Чертов даже с сердечным приступом успел навести мосты. Мало того что Евгений Николаевич вполне обстоятельно поведал мне о состоянии Чертова, так ещё и спустился лично забрать привезённые документы.

— Повторяю, душенька моя, — вздыхает доктор. — Ваш дедушка в рубашке родился! Очень вовремя его скорая привезла! А за условия не переживайте! Уже все решили… Отдельная палата, отличный уход – сделаем всё, что нужно. Но недельку — вторую Ивана Денисовича у себя подержим, вы уж не обессудьте!

— А к нему совсем-совсем нельзя? — жалобно округлив глаза, уже раз десятый задаю один и тот же вопрос. После смерти отца, у меня явно пунктик какой-то в голове сформировался. Вот и сейчас я боюсь не успеть попросить прощения у Чертова.

— Не положено, — Евгений Николаевич виновато поправляет очки на тонкой переносице и добавляет:

— С ребёнком никак нельзя! Вы поймите, Марьяночка, у нас же кардиология, да и Иван Денисович ещё очень слаб.

— Я понимаю, — киваю доктору. — Это просто волнение, да и…

— Людочка! — внезапно перебивает меня мужчина. — Людочка Степановна! — произносит чуть громче и смотрит мимо меня. — А вы сейчас сильно заняты?

Обернувшись, замечаю невысокую, полноватую женщину предпенсионного возраста в голубой униформе. В одной руке Людмила Степановна держит резиновые перчатки, а во второй пустое ведро.

— Евгений Николаевич, — улыбается санитарка от уха до уха, поблёскивая позолотой на верхних зубах. — Какими судьбами вы к нам на первый этаж?

— Да вот, представляете, у хорошего человека сердце забарахлило, а это внучка его – Марьяночка. Девочка по глупости дочку с собой привела, а я, сами знаете, никак не могу бедняжку с ребёнком к нам пропустить. Не присмотрите пару минут за малышкой?

— Ну чего ж не присмотреть, — соглашается Людмила Степановна. — Сейчас руки только вымою. Две минуты, Евгений Николаевич.

— Вот и ладненько! — потирает ладони доктор, а потом снова обращается ко мне. — Как Людочка освободится, поднимайтесь на четвёртый этаж, от лифта налево третий кабинет – ординаторская. Я вас там буду ждать. Долгих разговоров с дедушкой не обещаю, но за руку подержать успеете!

Окрылённая небывалой удачей, я готова расцеловать врача, но тот принимает только словесную благодарность и тут же спешит к лифту, ссылаясь на непомерную занятость.

Пока Людмила Степановна моет руки, прошу Марусю вести себя хорошо и обещаю, что скоро вернусь. Малышка нехотя, но кивает. Впрочем, освободившаяся ненадолго санитарка с лёгкостью переключает внимание крохи на себя.

— Иди-иди, — поторапливает меня женщина, усаживаясь рядом с Русей. — У меня двое внуков — справлюсь я с твоей принцессой!

— Хорошо! Спасибо! Я недолго, — на всякий случай достаю Русе её любимого зайца. — Людмила Степановна, только девочка почти не говорит…

— Ну и ладно, — отмахивается от меня санитарка, — Я сама сейчас ей сказку расскажу, не волнуйся! Беги уже! Не заставляй Евгения Николаевича долго ждать!

Улыбнувшись Маруське напоследок, срываюсь с места и несусь к лифту. Нервно переступаю с ноги на ногу, пока жду, когда тот спустится на первый. И то и дело поглядываю в сторону Руси, но девчонка и правда увлечённо слушает небылицы Людмилы Степановны, а потому и я немного отпускаю ситуацию.

Пропустив перед собой пару человек, заскакиваю в лифт и жму на четвёрку. Пока кабинка плавно поднимается с этажа на этаж, пытаюсь выровнять дыхание и думаю, что скажу Чертову. Но все мои мысли превращаются в пепел, стоит только дверцам лифта распахнуться на четвёртом, а мне нос к носу столкнуться с Ветровым.

— Ты? — из груди вырывается то ли стон, то ли писк. Меньше всего на свете я ожидала увидеть Морриса в стенах клиники и сейчас понятия не имею, что делать и как себя вести.

Ноги мгновенно прирастают к полу, а тело наливается свинцом. Я не могу ни вздохнуть, ни пошевелиться. Ошалело смотрю на Ветрова, утопая в его беспощадно-укоризненном взгляде. Тяжёлом. Неподъёмном. Удушающем.

Невольно вспоминаю нашу первую встречу с Савой на уроке физики. Ничего не поменялось за годы: всё та же гипнотическая тьма во взгляде, все те же мурашки от него вдоль позвонков.

— Вы выходите? — сиплый мужской голос за спиной перемежается с небрежным толчком и, как ни странно, помогает очнуться.

Я разрываю зрительный контакт с Ветровым и делаю шаг вперёд. Мне не привыкать горделиво задирать нос и проходить мимо. И пусть сердце почти не бьётся, а от боли судорогой сводит тело, я вновь изображаю из себя высокомерную дрянь и делаю вид, что Ветров мне почудился. Да и Сава, я уверена, уже зашёл в лифт и уехал.

Вот только себя не обманешь! А чёртова боль, как ни старайся её заглушить, обязательно найдёт выход! В глупых слезах, искусанных до крови губах, трясущихся кончиках пальцев... Сделав всего пару шагов, я замираю. Судорожно пытаюсь вспомнить, зачем вообще сюда приехала и куда идти дальше, но в голове – непроглядный туман. Когда-то давно маяк был нужен Саве, сегодня я сама до невозможного нуждаюсь в его свете.

— Марьяна, — мою темноту разрывает обесцвеченный голос Ветрова. — Давай поговорим!

А я не могу обернуться! Слишком больно! Чересчур всё запутано между нами! Да и понимаю, что ничего этот разговор не изменит, только душу в очередной раз переломает, а она и так не успевает заживать.

— Здесь? — хватаюсь за соломинку, лишь бы не становилось больнее. — Не лучшее место для бесед!

— Какая разница, где? — всё так же тихо, полушепотом произносит Сава.

Ветров не подходит ко мне слишком близко, не нарушает границ, но наверное, нам всегда и везде отныне будет тесно, будь это больничный коридор или целый город.

— Я не хочу, — закрываю глаза и жду, когда парень уйдёт.

Ещё немного и