Тогда как? Что еще за чертова инструкция? Может, он вооружен?

Последний вопрос возник спонтанно, но вскоре уже представлялся самым важным из всех. Неужели у противника действительно есть оружие и он — в крайнем случае — готов воспользоваться им, чтобы забрать деньги?

Пистолет в кармане куртки, в темном укромном месте на Бремерстейх?

Он сунул письмо в конверт и посмотрел на часы.

11.35. Осталось менее шестнадцати часов.

Времени мало. Ужасно мало времени, и это, очевидно, последний раунд. Отсрочки больше невозможны.

«Пора исчезнуть?» — задумался он.

27

За первую половину четверга Морено с Юнгом побеседовали ровно с дюжиной врачей, включая трех женщин, — в основном, чтобы не вызывать подозрений.

Подозрений относительно того, что полиция подозревает именно мужчин. Или, по крайней мере, одного из них.

Предлогом для расспросов служило получение сведений об убитой медсестре Вере Миллер. Общее впечатление. Отношения с пациентами и коллегами; все, что могло как-то способствовать созданию целостного образа. Особенно в части ее профессиональной деятельности.

Насколько Морено и Юнг могли судить, все врачи откровенно рассказывали то, что знали о сестре Миллер. Одни знали ее лучше, другие, естественно, меньше, поскольку им приходилось с ней общаться гораздо реже. Мнения и впечатления оказались совершенно единодушными. Вера Миллер была великолепной медсестрой. Компетентная, доброжелательная, любящая свою работу — и умеющая найти подход к каждому пациенту, что является настолько важным, что можно лишь пожелать, чтобы подобным качеством обладали все работающие в здравоохранении.

«De mortuis…»,[20]— подумала Морено. Мысль возникла чисто автоматически, но казалась едва ли подходящей в данном случае. Сестру Миллер просто-напросто любили и ценили. Никакого предположения относительно того, кто мог иметь причину, чтобы таким — или каким-то иным — образом ее убить, ни у кого не возникало. Даже намека на предположение.

Не возникло его и у Морено с Юнгом, когда, закончив расспросы, они уселись обедать в ресторане корпуса А. Даже намека на намек.

Они покончили с необычайно сытным блюдом из пасты в самом начале второго и решили, что имеет смысл подождать Эдиту Фишер в отделении 46. Ей предстояло выйти на работу в два часа — после двух с половиной суток отдыха, который она провела со своим приятелем в неизвестном месте. О приятеле они знали только, что его зовут Арнольд. Когда Юнг утром, после неимоверных усилий, наконец сумел связаться с фрекен Фишер, та не захотела объяснять, где они были и чем занимались.

Не то чтобы его это особенно интересовало, но тем не менее.

— Вероятно, они ограбили банк, — заявил он Морено, — но нам наплевать, с нас уже и так хватит. В любом случае, к Вере Миллер это не имеет отношения.

Морено ненадолго задумалась, потом согласилась.

С них, действительно, и так достаточно.

Эдита Фишер оказалась молоденькой блондинкой и выглядела приблизительно так, как обычно выглядит медсестра в американском телесериале. Не считая разве что небольшого косоглазия, но, по крайней мере, Юнг нашел его очаровательным.

Она была явно смущена тем, какого наделала шума. Покраснела и несколько раз попросила прощения еще до того, как они успели усесться в светло-зеленом помещении, предоставленном в их распоряжение для бесед с врачами благодаря заботам суровой заведующей отделением. Обычно оно использовалось исключительно для бесед с родственниками, когда умирал кто-нибудь из пациентов, сообщила она: зеленый цвет, считается, обладает успокаивающим эффектом.

— Господи! — воскликнула Эдита Фишер. — Тут и говорить-то не о чем. Совершенно не о чем. Вам, как я понимаю, рассказала Лиляна?

Юнг признался, что данная тема всплыла во время одной из его бесед с Лиляной Милович.

— Почему ей не хватило ума держать язык за зубами? Ведь это лишь пустяк, мы просто сидели и болтали, — возмутилась Эдита Фишер.

— Если бы все держали язык за зубами, мы бы не поймали многих преступников, — заметил Юнг.

— Что это за пустяк? — спросила Морено. — Раз уж мы все равно здесь.

Эдита Фишер еще немного посомневалась, но чувствовалось, что она расскажет. Юнг обменялся взглядом с Морено, и оба воздержались от дальнейших вопросов. Достаточно было подождать. Подождать и посмотреть на успокаивающий зеленый цвет.

— Дело было больше месяца назад… почти полтора.

— В начале ноября? — уточнила Морено.

— Примерно. Думаю, я никогда так не плакала, как когда услышала о том, что Веру убили. Это так ужасно, она была настолько веселым и живым человеком… просто нельзя представить, что подобное может случиться с кем-то, кого ты так хорошо знаешь. Кто это сделал? Наверняка какой-нибудь сумасшедший?

— Мы пока не знаем, — ответил Юнг. — Но в этом-то мы и должны разобраться.

— А вне работы вы тоже общались? — спросила Морено.

Эдита Фишер тряхнула кудрями;

— Нет, но она была замечательной коллегой, спросите остальных.

— Мы уже спрашивали, — сказал Юнг.

— В начале ноября? — напомнила Морено.

— Да, конечно, — вздохнула Эдита Фишер. — Но вы должны понимать, что тут и говорить-то не о чем. Лиляна любит все преувеличивать… она не плохая, просто иначе не умеет.

— Расскажите, — попросил Юнг. — Мы обычно бываем в силах отличать важное от несущественного. Но для этого нам надо знать как можно больше.

— Разумеется, — сказала Эдита Фишер. — Извините. Ну, просто Вере тогда пришлось поехать в Румфорд.

— В новую больницу Румфорд? — уточнила Морено.

— Да, туда требовалось перевезти одну пациентку. Такое иногда случается. Женщину с эмфиземой легких, в Румфорде лучше аппаратура. Мы иногда кого-нибудь к ним перевозим, а иногда они к нам…

— Звучит разумно, — согласился Юнг.

— Да, разумно. Вера сопровождала эту женщину и осталась в Румфорде на полдня. Чтобы убедиться, что пациентка хорошо себя чувствует… ощущает, что о ней заботятся, и так далее. Вера за этим всегда тщательно следила, поэтому ее и считали такой хорошей сестрой. Когда она ближе к вечеру вернулась обратно, мы как раз пили кофе, и я стала над ней подтрунивать. Спрашивала, почему она так надолго задержалась, уж не из-за какого ли красивого врача в Румфорде… потому что там есть такие.

Эдита Фишер снова засмущалась и заерзала на стуле.

— Во всяком случае, значительно моложе наших, — добавила она. — Ну, и тогда Вера ответила: «Ты попала не в бровь, а в глаз».

— Не в бровь, а в глаз? — переспросила Морено.

— Да, она засмеялась и сказала: «Ты попала не в бровь, а в глаз, Эдита». Только и всего, и я не знаю, ответила она шуткой на шутку или там было нечто большее. Господи, неужели вы так долго ждали только ради этого?