На ночную смену она взяла его с собой в кровать Мамаши Джой, которую он тут же колонизировал и стал играть в футбол почками Мэдди, заставляя ее цепляться за край матраса так, будто от этого зависела ее жизнь. Именно тогда она нашла свои очки, которые все это время были у нее на голове! Обернувшись посмотреть на Джека, она, к своему изумлению, обнаружила, что он наконец отключился.

— Спасибо тебе, Господи! — прошептала она. — Нет, минуточку, — оборвала она себя. — Он правда спит? Я не слышу его дыхания. Черт побери! Да он не дышит, будь оно все неладно! О боже! О боже! Джек? Джек? ДЖЕК! Все в порядке, дорогой. Не плачь…

«ТРАМ-ТАРАРАМ-ТРАМ-ТАРАРАМ! ТРАМ-ТАРА-РАМ-ТАРАМ-ТАРАРАМ!»

— Смотри, как мама бегает! Послушай, как мама разговаривает сама с собой! Посмотри, как она принимает транквилизаторы! Видишь, как мама не может справиться со специальной крышечкой с защитой от детей на пузырьке с таблетками?

* * *

Некоторые женщины рождаются матерями, к другим материнство приходит, а на иных оно обрушивается. Прошло две недели совместной жизни Мэдди и Джека, и она была вынуждена отнести себя к третьей категории.

Она по-прежнему волновалась, беспокоилась и бегала на цыпочках. Если коляска подскакивала на камне, она уже думала, что у Джека могло парализовать ноги. Стоило ему отрыгнуть молоко, она уже подозревала нарушение мозговых функций. Кашель вызывал у нее мысли о пожизненном искусственном легком, а если он писал два раза в час, Мэдди уже воображала, что Джеку не обойтись без искусственной почки.

В этом районе множество мест, куда было «нельзя», а там, куща при желании было бы «можно», наверняка полно полицейских с ее фотографией. Поэтому Мэдди стала домашней тюремной смотрительницей, патрулирующей периметр кухни в непрерывных поисках тараканов, иголок и наполовину отвернутых шурупов. Еще одна такая неделя, и у нее начнутся проблемы с шурупами между ушей. В отчаянии она сделала загородку для игр, в которой вскоре оказалась в одиночестве, в то время как Джек ползал где-то в другом месте.

Понимание того, что у Джека резались зубы, не спасало. Он был капризен до невыносимости, он постоянно был на ее руках как приклеенный. Мэдди научилась делать все одной рукой, как калека, — от замены лампочки до смены тампона. А еще у него текли слюни. Мэдди казалось, что на таком количестве слюны, которое исторгал рот ее ребенка, можно было сплавлять лес.

К тому же он кусал ее сосок. Это был действительно ни с чем не сравнимый опыт по установлению связи.

Хуже всего была неизбывная скука и однообразие. Мэдди было так скучно, что она могла видеть, как происходит фотосинтез у домашних растений. От постоянной ходьбы у нее началась молочница. Самым захватывающим моментом дня, помимо осмотра собственной груди, было растирание мозолей. Она даже старалась растягивать это удовольствие.

Она настолько истосковалась по компании, что заглянувший к ней проверяющий показания газового счетчика показался самым искрометным и остроумным человеком, которого она когда-либо встречала. Когда он ушел, Мэдди стала делать вид, что собирается заказать ковры, потолочный свет, кухонные безделушки, только ради того, чтобы заманить к себе представителей фирм для проведения расчетов.

Очень скоро Мэдди поняла, что крайне недовольна тем, что условия жизни здесь были хуже, чем в тюрьме. Она и не подозревала, что общество приговаривало матерей к такой немыслимо монотонной жизни без всякой надежды на досрочное освобождение.

Усталость, пропитавшая все ее существо до мозга костей, лишь усложняла картину. Челси одолжила ей книжку «Как решить проблемы со сном вашего ребенка», но Мэдди не хватало сил на то, чтобы ее прочитать.

Мэдди всегда гордилась своей памятью. Она помнила, в какой позиции занималась сексом во время трансляции венчания принца Чарльза и леди Ди, на какой диете сидела, когда убили Джона Леннона, и каждый кусочек аппетитного тела Алекса, которое на вкус напоминало жареный миндаль. Тем не менее утром дня осеннего равноденствия она вышла в магазин в одном бюстгальтере.

Когда Мэдди это осознала, она согнулась пополам, бросилась вверх по ступеням и, замерев в засаде, сканировала глазами горизонт, как коммандос в поисках засевшего снайпера. Подобное выставление себя напоказ, скорее всего, не соответствовало совету Мамаши Джой «сидеть тише воды, ниже травы».

Она пыталась сидеть дома и смотреть черно-белый телевизор, но бесконечные приходы мужей домой к готовым обедам с задушевными беседами довели ее почти до суицидального настроения. Мэдди знала, что с ее везением, если она сунет голову в духовку, ей непременно отключат газ. Она была уже готова принять упаковку таблеток только для того, чтобы положить конец своему «овощному» стилю жизни. Она была вынуждена признать, что живет именно так.

Обстановку усугубил, однажды прорвавшись сквозь дневные медоточивые истории про добрых муженьков, сочный рот Александра Дрейка, начавший разглагольствования о любви к детям. Сердце Мэдди забилось в бешеном ритме.

— Скажите, — рискнула телеведущая, — правда ли, что ваша жена подала на развод, обвинив вас в супружеской измене?

Алекс изобразил смущенную, потрясающе искреннюю улыбку.

— Как и всем мужчинам, Миранда, мне нужна совершенная жена, чтобы понять, почему я далек от совершенства.

Ведущая с трудом оторвала свой взгляд от промежности Алекса и, часто заморгав глазами, похвалила его за порядочность.

— Порядочный? — взвизгнула Мэдди в телевизор. — О да, конечно! Сначала он такой порядочный, что потом он просто изменяется до неузнаваемости! Просто становится гунном Атиллой! — Мэдди чуть не размозжила дистанционный пульт, пытаясь понять, как могла любить такого подонка. Она даже поклялась больше никогда не западать на то, что ей так нравилось в мужчинах. Ну если только обладатель этих качеств не окажется очень, очень сексуально озабоченным.

Мэдди сложила в стопку монетки и отправилась к единственному в районе неразгромленному телефонному аппарату. Спустя час ей удалось отыскать неприлично общительную Мамашу Джой в доме маникюрши-кузины-парикмахера-зятя-массажиста-приемной-дочери в Бирмингеме.

— Есть новости о паспортах?

— Мы ничего не будем знать около месяца. Может, шесть недель, может, больше.

— Шесть недель? Хорошо, я продержусь.

— У тебя там все в порядке, девочка?

— О да, все нормально. Только он не перестает плакать, он меня ненавидит, а я — безнадежная мамаша.

— Ты, главное, не забывай одну вещь, — утешила Мамаша Джой. — Если будешь слишком сильно трясти ребенка, он может повредиться мозгами.

Мэдди засмеялась, всхлипнула и сильнее прижала к себе Джека.

— Я знаю, что сама говорила тебе сидеть тише воды, ниже травы, но тебе пора выбираться из этой квартиры. Правда пора. Эта моя квартирка может запросто уморить кого хочешь. Слышишь меня?