сделали всё необходимое. В качестве заслуженного подарка я вручила ему конфеты, которые лежали в ординаторской. Малыш был так рад, что начал меня обнимать и целовать! Иногда так мало надо человеку для счастья, правда? Будь он ребёнком или взрослым, всё равно, нам так хочется чудес. Вот так... А теперь пошли, интерн, нас ждёт гора неписанных историй болезни. Как меня эта неописуемость уже достала, кто бы знал, – пробурчала Телегина.

– Hеописуемость – это баобаб для собаки, Лилия Анатольевна. И истории болезни – это так, работочка любимая.

Телегина резко остановилась и удивлённо посмотрела на Ирину.

– А ты можешь удивить, Ирина Викторовна, – едва сдерживая улыбку проговорила заведующая, но в следующую минуту громко рассмеялась и обняла смущённо потупившую глаза коллегу. – Хорошая ты девочка, Акони, а кто тебя обидит, будет дело со мной иметь. Сын мой, кстати, тоже.

***

Ира хихикнула и спросила:

– Это меня очень радует, Татка, что ты уже у нас огурцом себя ощущаешь. Только куда же нам с Димкой крёстной подарок в канун Рождества принести?

– Пока не знаю, но Вера Андреевна и Леонид Анатольевич обещали меня забрать из больницы к Рождеству. Ира, – вдруг зашептала Таня и как-то неуверенно закончила, – я так счастлива. Понимаешь, обо мне так никто никогда не заботился, только бабушка. А тут, понимаешь, у меня как будто мама с папой появились. Настоящие, понимаешь? И ничего не требуют в ответ, балуют меня, Леонид Анатольевич вчера конфеты привёз, под одеялом прятал, пока Вера Андреевна в палате была! Как дети, право слово. А ещё Паша... Павел Николаевич несколько раз в день ко мне заглядывает. Я... Ир, я думала, что эта болезнь меня сломает, а она самой счастливой сделала, Ир! Я будто сплю и боюсь проснуться, честно.

– Тат, а я, кажется, тоже боюсь проснуться.

Таня помолчала, а потом тихо спросила:

– Ты с Костей, да? Я правильно догадалась? – и услышав короткий нервный смешок в трубке продолжила: – Ой, Ирин, он такой классный! Он самый лучший из мужчин, что мне в жизни встречались! Вот поверь, ты никогда и ни о чём не пожалеешь, если у вас всё получится. А у вас получится, я знаю! Он так на тебя смотрел всегда, когда мы где-то вместе оказывались. И Димку он сыном считает, ведь ты была первой, кого он сам кесарил! Пусть под присмотром Веры Андреевны, но сам!

– Знаешь, Тат, а он мне признался, почему перестал смотреть меня в консультации. Потому что стал видеть во мне не просто беременную тётку чужую, а женщину. Тат, мне с ним так хорошо, как никогда ни с кем не было.

– О да! Ты у нас такая дама опытная! – Таня рассмеялась и ехидно закончила: – Ты сколько со своим поганцем встречалась? Месяц или два? И что ты могла понять тогда, если он только о себе и думал! А Костя – он другой. Он, Ириш, правильный какой-то. Как и мама его, и дядя.

– Ой, Таня, а как мне повезло с Лилией Анатольевной! Я всё боялась, что она меня как дочь приняла, а я теперь с её сыном... А она мне столько добра пожелала, столько всего рассказала и посоветовала!

– Думаю, что и Костя сам бы решил этот вопрос. А Лилия Анатольевна классная, как и Фёдор Константинович. Ириш, – голос Тани изменился, будто она широко улыбнулась, – а ко мне пришли. Я тебе потом перезвоню.

Вошедший в палату к Татке Римский плюхнулся в кресло и мученически закатил глаза:

– Танюшка, давай быстрее выписывайся, а то эти двое, твои кураторы, меня уморят! Они, наверное, решили всех детишек в столице родить в эти праздники! И где только те аисты в том марте летали? Хотя всё верно, – тут же сам и ответил на свой вопрос, – это же праздники, цветы там, подарочки, любовь, то-сё. А как думаешь, – Римский склонил голову набок и улыбнулся, – наш с тобой детёныш может родиться на Новый год?

Таня несколько раз моргнула, потом серьёзно посмотрела на Римского, который смотрел на неё, не отрывая взгляда и сильно сжав пальцы в кулак. Она опустила глаза, разрывая внезапно появившуюся мысленную связь, и тихо прошептала:

– Пишут, что иногда после такого, как со мной случилось, аист может и не прилететь.

– Ерунда! – тут же отозвался Павел и дотронулся кончиком пальца до Таткиного носа. – Ты только захоти, Тат, я тебе аиста обеспечу. А куда это ты намылилась? – тут же строго спросил он, наблюдая, как Таня отбросила одеяло и спустила ноги с кровати.

– Римский, я ведь тоже врач. Почти. А во всех умных книгах написано, что больного надо поднимать как можно раньше, чтобы избежать негативных последствий.

– Так то же в книжках, да и про чужого больного. А тут своё, да ещё и такое слабенькое, а сейчас в таком состоянии своего организма, которое заставляет забыть о собственной заднице и думать о чужой, – пробурчал Павел и подхватил Таню на руки.

– Римский, – с негодованием воскликнула Таня, – поставь меня на пол! Я вполне нормально могу стоять и даже, ты не поверишь, могу ходить!

В этот момент дверь в палату отворилась и послышался строгий голос Симоновой:

– А что здесь происходит?

– Вера Андреевна, скажите ему, чтобы он меня отпустил! Я всё сама могу.

– Ой, Татка, а ты не рано поднялась? – Вера Андреевна взволнованно всплеснула руками и нежно прикоснулась к плечу девушки.

– Вот правду говорят, что лечить своих нельзя! Поверьте, со мной всё в порядке, правда, я не обманываю. Да и выписаться мне надо как можно быстрее, а то моему крестнику некуда подарок принести на Рождество.

– Вот именно из-за этого я и пришла. Павел, посади Татку на кровать. Танюш, нам разрешили тебя забрать на праздники, но с одним условием. Что ты будешь под постоянным контролем.

– Я готов, – отозвался Римский и тут же умолк, обнаружив перед своим носом небольшой, но крепкий хирургический кулачок. Он поцеловал сжатые пальцы и вполне серьёзно продолжил: – Анестезиологическое пособие ещё никто не отменял!

– Ребята, мы с Лёней решили отпраздновать Рождество у нас. Пригласим Лилю с Фёдором, Костя уже согласен. А твой крестник, Татка, тоже будет не против, я думаю. Ты не переживай, Лёня тебя заберёт, отвезёт на машине, ты