Разбойники не отъехали далеко; промчав версты две, Лясота заметил подводу и несколько верховых рядом с нею. В темноте, без огней, они казались черными силуэтами. Парень лихо осадил жеребца.

— Эге, так вот что за шапку ты у старика потерял! — приветствовал его атаман. — Молодец, Степка, хвалю! Это добрый конь, негоже старику таким владеть. Осерчает, конечно, а что поделать? Сам виноват! Нечего было спорить с Тимофеем Хочухой. Я что хочу, то и беру. На-ка вот целковый от моих щедрот!

Разбойники весело загалдели, обсуждая подвиг парня. Конокрад, названный Степкой, спешился, сорвал с головы коня тряпку, потом помог спуститься княжне — и протянутая с целковым рука замерла в воздухе. Галдеж смолк.

— А это чего такое? — нахмурился Тимофей Хочуха.

— Девка, — ответил Степка.

— Сам вижу, что не корова. Ты пошто ее притащил? С нею же хлопот не оберешься! На что мне баба? У меня своя жена есть. Или тебе так уж приспичило? Женилка-то отросла хоть?

Разбойники опять загалдели, зашлись хохотом.

— Да я думал, она заорет, колдуна еще разбудит, — смущенно пытался оправдаться Степка.

— А ты бы ее ножом пырнул — и вся недолга! И-эх, тетеха! Что с тебя взять? — отмахнулся Тимофей Хочуха. — Ладно, прирежь ее да поехали. Полночь уже миновала, а у нас дел много и путь дальний.

Владислава прижалась к боку жеребца. Лясота заложил уши назад, коротко фыркнул, ударив копытом.

— Ишь ты! — фыркнул атаман. — Конь, а чисто собака!

Лясота помотал головой и оскалился.

— Не надо, — пролепетала девушка. — Не трогайте меня!

— Ишь! «Не трогайте!» А чего с тобой делать? Ни продать, ни подарить… На кой ты нам сдалась? Кончайте ее, ребята, да поехали.

Он сказал это так буднично, что княжна похолодела. И увидев, что несколько человек двинулись к ней, доставая ножи, воскликнула:

— Вы не знаете, кто мой отец!

— И кто же? — скучающе поинтересовался Тимофей Хочуха. — Царь-император? Так он, поди, далеко.

— Князь Владислав Загорский!

Ножи опустились. Царь и в самом деле был далеко, аж в самом Владимире-городе. А князь Загорский — намного ближе. И многие знали, что дочь у него единственная.

— А не врешь, девка?

Владислава помотала головой, прижимаясь к боку жеребца. Лясота уперся ногами в землю и пригнул голову, готовый драться.

— Я могу ему написать… Он заплатит за меня большой выкуп, если вы меня не тронете!

Тимофей Хочуха расхохотался так громко, что на деревьях поблизости испуганно заорали спросонья какие-то птицы.

— Ай да девка! — отсмеявшись, промолвил он. — Дерзка! Люблю таких! Добро, — отхохотавшись, промолвил он. — Отпишешь отцу своему, чтоб выкуп уплатил, какой я скажу. А ежели он откажется платить, пеняй на себя. Небо с овчинку покажется. Смерти пожелаешь, да не придет она, смертушка-то… А теперь, парни, за дело! Надо клад припрятать, пока время есть. — Он посмотрел на звезды. — Рассвет уж скоро.

И направился к дубам, озираясь по сторонам. Бросил через плечо:

— Этой глаза завяжите, чтоб не подсматривала.

Владиславе крепко замотали половину головы каким-то платком, от которого терпко пахло застарелым мужским потом и чем-то еще, кислым. Девушка, оказавшись в полной темноте, слепо протянула вперед руки — и ей под пальцы попалась конская грива. Она обняла жеребца за шею, прильнула, черпая в нем опору. Странно, раньше у нее не было желания даже одним пальцем дотронуться до Петра Михайлика, а теперь она не отходит ни на шаг. Может, потому, что вместо человека подле нее сейчас конь? Интересно, а он понимает людскую речь? Раньше вроде понимал.

— Петр, — позвала девушка, — не оставляйте меня, хорошо? А то мне страшно.

Разбойники наконец нашли подходящее место. Оставив рядом с телегой и девушкой охрану, быстро выкопали яму. Один за другим перетащили туда несколько сундуков. Показывая, что доверяет всем своим людям, Тимофей Хочуха привлек к делу каждого, Одни копали землю, другие таскали в яму добро. Сундуки, как заметил Лясота, светились в темноте. Это и есть чары, про которые говорил хозяин? Интересно, что внутри? Разбойничьи клады, как правило, полны золота и серебра, а также дорогого оружия и мягкой рухляди — мехов, богатой одежды.

Покончив с работой, подтащили к приметному месту камень. Тимофей Хочуха достал из-за пазухи палочку, начертил вокруг камня круг, после чего сломал палочку и бросил одну половинку в воду, а другую на землю с приговором:

— Будь тайна сия укрыта от чужих глаз крепко, как крепка мать сыра-земля. Отведи им глаза, пусть взор их течет мимо неустанно как течет неустанно река. Аминь!

Степка Разиня проворно подвел ему коня. Атаман вскочил, свистнул:

— Пошли!

Владиславу швырнули на телегу, к оставшимся там мешкам. Лясоту привязали за повод к борту, разбойники вскочили на лошадей, трое угнездились на телеге рядом с девушкой, и весь отряд размашистой рысью тронулся в путь.

Владислава, с глаз которой сняли повязку, но не развязали рук, с тревогой озиралась по сторонам. Раньше ей доводилось читать романы, где героиню похищали разбойники, везли в свое логово, но всегда рано или поздно ее спасал благородный рыцарь, освобождая невинную деву из их грязных лап. Либо атаман разбойников оказывался благородным и влюблялся в пленницу. Тимофей Хочуха, скакавший впереди отряда, не производил впечатления благородного героя, предмета девичьих грез. Ему было около сорока лет, он был крепкого, коренастого сложения, начав немного заплывать жирком. Темная борода его топорщилась во все стороны, из-под усов виднелись мясистые губы и хищно сверкали крупные желтые зубы. При одном воспоминании о них Владиславу передергивало от отвращения. Нет, она согласна на что угодно, лишь бы этот «герой» никогда не обращал на нее внимания! Остальные разбойники тоже при ближайшем рассмотрении не производили впечатления красавцев. Обычные мужики. Не все, конечно, страшные и зверообразные, но… Разве что Степка Разиня, укравший ее вместе с конем-Петром… Он, во всяком случае, молод, ее ровесник.

Петр… Девушка посмотрела на золотисто-каурого, в ночной темноте кажущегося серо-бурым, коня, который спокойно трусил рядом с телегой, иногда потряхивая неровно обрезанной гривой. И как она не приметила этого раньше? Казалось, его гриву кто-то пытался сперва укоротить, да постриг неровно и, стремясь как-то исправить оплошность, кое-как обкорнал, а потом пряди несколько отросли, сохраняя неопрятный вид — точно так же, как у человека, которым он был совсем недавно. Конь, конечно, красивый — у отца был табун, и Владислава немного разбиралась в лошадях, а вот мужчина был обыкновенный. Или раньше княжна просто не обращала внимания на внешность своего спутника? Она попыталась вызвать в памяти лицо Петра-человека — и неожиданно сообразила, что он красив. Не юноша, конечно, волосы обильно тронуты сединой, колючий взгляд исподлобья, горькие складки возле рта…