себе было таким же интимным жестом, как поцелуй. И может быть, только может быть, это чувство немного напоминало любовь.

На нее никогда не смотрели так, как смотрел Уилл. Никто не подавался ближе, когда она говорила, цепляясь за каждый слог.

Уж точно никто похожий на него.

Однажды ночью Нори покинула свое дерево и вошла в музыкальную комнату. Уилл сидел за фортепиано. Нори замерла, дрожа как лист. Ей пришлось собрать в кулак все свое мужество, чтобы не убежать.

Уилл повернулся к ней; его голубые глаза были спокойны, как замерзшее озеро. У Нори вспыхнули щеки.

– Ты… на меня смотришь.

– Конечно, смотрю, – Уилл не дрогнул. – Ты пре-красна.

– Неправда, – быстро ответила Нори.

– Ты не такая, как девушки там, дома, – поправился Уилл. – И не такая, как здешние. Но для меня ты прекрасна.

Похвала заставила ее растаять.

– Это единственная причина?

Уилл приподнял светлые брови.

– Почему ты здесь, Нори?

У нее не было ответа. По крайней мере такого ответа, который она могла бы ему дать.

– Я не должна быть здесь, – прошептала Нори.

– Тем не менее ты тут, – Уилл хмыкнул. – Потому что тебе одиноко. И любопытно. И ты немного меня боишься. Но еще больше боишься, что скажет Акира, если узнает. Что ты тоже за мной наблюдаешь.

Он видел ее насквозь, как стекло.

Нори опустила взгляд в пол.

– Я… я пришла ради музыки. Вот и все.

Не говоря ни слова, он встал и поцеловал ее прямо в губ-ы.

Она позволила. И на следующую ночь поцеловала его в ответ.

Шли месяцы. Мороз отступил, световой день удлинился. Иногда Нори играла Уиллу на скрипке, а он поддразнивал, что, должно быть, музыка у их семейства в крови.

Они встречались только по ночам. На рассвете Нори проскальзывала обратно в свою комнату, как призрак, порой неуверенная, может ли доверять собственной памяти.

Если кто-то еще и заметил, то ничего не сказал.

Верный своему слову, Акира проводил больше времени дома. По выходным он сопровождал Нори к портному за тканями или в доки за рыбой. Больше учил ее английскому, хотя теперь она говорила почти свободно; иногда к их урокам присоединялась Элис, чтобы запомнить какие-нибудь японские слова или что-то предложить. Казалось, девушке наскучили бесконечные походы по магазинам. Ей понравилось одеваться дома в юкату, хотя пояс она повязывала неправильно. У Нори не хватило духу ее поправить.

Нори стала готовить на ужин летние блюда: рыбные супы, охлажденные и украшенные свежей зеленью, унаги[27] на гриле с домашней лапшой из пшеничной муки. Уилл с легкостью научился пользоваться палочками для еды, но Элис продолжала мучиться. Однажды, когда они ели рамен, Нори решила подать голос:

– Ты можешь есть вилкой, Элис.

Девушка подняла взгляд от своей тарелки. На бледных щеках горел румянец. Ее платье уже было заляпано.

– Правда?

Нори кивнула. Киёми научила ее пользовать вилкой.

– У нас есть несколько на кухне. Я принесу.

– Пусть слуга принесет, – лениво сказал Акира.

По обыкновению, он читал книгу под столом и практически не пытался этого скрывать. Как обещал, он снова нанял садовника и двух горничных. Хотел нанять повара, однако Нори его переубедила.

– Ей не нужна вилка, – возразил Уилл. Он ловко подхватил лапшу палочками, демонстрируя, как это просто. – Пусть хоть чему-то научится! К тому же это невежливо.

Нори подняла бровь, с неудовольствием отметив, что высокомерие Уилла не уступает высокомерию Акиры.

– Ничего невежливого я не вижу.

Хотел вмешаться Акира, но Нори остановила его сердитым взглядом.

Уилл усмехнулся.

– Ей не нужен защитник.

– Каждый вечер Элис садится за стол и каждый вечер половина еды остается на тарелке. Мне неприятно смотреть, как ни один из вас не обращает на это внимания.

Голубые глаза Уилла заледенели.

– Моя дорогая…

– Довольно! – повысила голос Нори. – Я здесь готовлю. И имею право обижаться, когда мою еду не едят.

Элис покраснела как помидор и опустила голову, серебристые волосы закрыли лицо.

Уилл уступил с улыбкой, однако что-то в его поведении изменилось. Он махнул рукой.

– Если она будет пользоваться вилкой, то пусть ест на кухне. Я не намерен поощрять ее недостатки, видит бог, она и без моей помощи прекрасно справляется.

Не говоря ни слова, Элис взяла тарелку и пошла на кухн-ю.

На Нори волной нахлынуло отвращение. Акира вновь погрузился в книгу, а Уилл жестом велел слуге принести еще вина. Ни один, казалось, не был обеспокоен. Ни один не знал, каково это, когда тебя не замечают. Все дело во вроде бы незначительных мелочах. А потом, однажды, даже не осознавая этого, смотришь в зеркало и понимаешь, что ты тоже незначительная мелочь.

Нори взяла свою тарелку.

– Сядь на место! – резко бросил Уилл.

– Уилл, – наконец подал голос Акира, – пусть.

Она вошла на кухню и обнаружила смущенную Элис у раковины. Выше Нори на тридцать сантиметров, длинноногая, как женщины в журналах, она выглядела старше своих шестнадцати лет. Но сейчас Нори впервые увидела ее уязвимость.

– Можешь просто оставить.

Элис обернулась к Нори.

– Прости. Не нашла мусорку.

– Все в порядке.

За пять месяцев под одной крышей они никогда не общались так долго. Уилл умел оттягивать все внимание на себя.

– Почему… почему ты заступилась? – робко спросила Элис.

Нори выбрала самый простой ответ:

– А не следовало?

Элис покраснела, на ее серые глаза навернулись слезы.

– Я думала, что не нравлюсь тебе. Что ты смотришь на меня свысока.

Нори ошеломленно замолчала. Она в жизни не слышала ничего более абсурдного.

– Почему? – спросила она после долгой паузы.

Элис повела плечом.

– Я думала, тебе сообщили, почему мы уехали из Лондона.

Нори покачала головой.

– Я спрашивала Акиру. Он сказал, что это не ему рассказывать эту историю. И я никогда не спрашивала Уилла.

Элис рассмеялась. Ее смех завораживал.

– Не ему тоже рассказывать, хотя это, конечно, никогда его не останавливало. История моя.

Они переглянулись, и между ними хлынуло взаимопонимание, похожее на слабый ток.

– Ты неправильно носишь юкату, – застенчиво промолвила Нори. – Я могу показать, как надо. Если хочешь…

Улыбка Элис была красноречивее любого ответа.

Элис

Она держит слово. Чего не скажешь о… ну, о ком угодно. Маленькие ручки Нори ловко двигаются, когда она одевает меня в шелковые одежды. Она показывает мне шаг за шагом, как все сделать правильно. Закончив, усаживает меня за свой туалетный столик. Берет гребень из слоновой кости и разделяет мои волосы на прямой пробор.

– Сначала я свяжу их в два хвоста, – говорит она мне. – Вот так настоящие леди носят волосы летом.

Ее прикосновение такое нежное, что мне хочется