германской; возможно, они чуточку менее уравновешены, но даже и у нас с уравновешенностью не все гладко. В указанных странах комплекс спасителя обнаруживается в виде психологии массы, толпы. Комплекс спасителя – архетипический образ коллективного бессознательного, и совершенно естественно, что он активизируется в эпохи, так насыщенные проблемами и дезориентацией, как, к примеру, наша. В коллективных событиях несложно увидеть, как сквозь волшебное стекло, что может произойти с отдельным индивидом, внутри него самого. Даже в относительно простой ситуации – панике – приходят в действие все компенсаторные психические элементы. И это совсем не патологическое явление. Возможно, покажется странным, что коллективное бессознательное выражается в политической форме. Но форма – фактор весьма иррациональный, и наше рациональное сознание не может указывать ему, каким должно быть его проявление. Конечно, предоставив коллективное бессознательное самому себе, следует ожидать, что его активация окажется весьма разрушительной; она может обернуться массовым психозом. Поэтому связь человека с коллективным бессознательным всегда регулируется; существует определенная форма, в которой выражаются архетипические образы. Так как коллективное бессознательное – функция, действующая непрерывно, то человек должен постоянно поддерживать с ней контакт. Его психическое и душевное здоровье зависят от кооперации с безличностными образами. На практике подобная связь поддерживается религией, поскольку в наличии всегда имеется та или иная религиозная форма или структура.

Что такое религия? Религия есть психотерапевтическая система. А что делаем мы, психотерапевты? Мы пытаемся лечить страдания человеческого разума, человеческой психики или человеческой души, религия имеет дело с той же самой проблемой. Поэтому наш Бог – целитель, доктор, он исцеляет больного и имеет дело с душевными трудностями человека, а это и есть именно то, что мы называем психотерапией. Когда я говорю о религии как о психотерапевтической системе, то это не игра слов. Религия – мощно работающая психотерапевтическая система, в ней заключена огромная практическая истина. Могу сказать одно: клиентов у меня достаточно много, и живут они на разных континентах, при этом, где бы ни жил я сам, меня окружали практически одни католики; но за последние тридцать лет у меня побывало вряд ли больше чем шесть действительно верующих католиков. Подавляющее большинство пациентов составляли протестанты и иудеи. Однажды я разослал опросник людям, которых не знал лично; в нем я спрашивал: «Как бы вы поступили, окажись в психологическом затруднении? Предпочли бы вы пойти к доктору или к священнику (пастору)?» Самих ответов я уже не помню, но хорошо помню то, что около 20 % протестантов предпочли пойти к пастору. Остальные же были настроены против пастора и предпочли доктора, причем самыми убежденными в этом оказались родственники и дети священнослужителей. Помню один интересный ответ китайца. Тот заметил: «Когда я молод, я иду к доктору, а когда стар – к философу». А среди католиков 58 или 60 % ответили, что, конечно, пойдут к священнику. Это доказывает, что католическая церковь, в частности с ее строгой системой религиозных предписаний и наставлений к образу мышления, является терапевтическим институтом. У меня было несколько пациентов, прошедших аналитический курс лечения, которые после этого сделались убежденными католиками; было несколько и других, вступивших в так называемую группу «Оксфордское движение» – с моего благословения! Я думаю, что существование подобных институтов совершенно правильно и полезно. Ими нас обеспечила история, и будь я сам человеком средневекового склада мышления, то с легкостью принял бы подобное вероучение. К несчастью, воцерковление требует в некотором смысле средневекового образа мыслей, чего я не имею в достаточной степени. Но и из сказанного ясно, что я подхожу к архетипическим образам и соответствующей форме для их проекции весьма серьезно, потому что коллективное бессознательное занимает значительное место в психическом существовании человека.

Все личностные проявления типа инцестуозных тенденций и других детских побуждений оказываются на поверку весьма поверхностными; то, из чего в действительности состоит бессознательное, – великие коллективные события времени. По сути дела, в коллективном бессознательном индивида представлена сама история; и, когда у отдельных индивидов начинают активизироваться архетипы, мы оказываемся окруженными историей, хотя и пребываем в настоящем. Архетипический образ, диктуемый моментом истории, входит в жизнь, и каждый оказывается захваченным им. Это, кстати, и то, что мы видим сегодня. (Намек на фашизм в Италии и Германии. – Примечание переводчика.) Я предвидел это в 1918 году, когда говорил, что «белокурая бестия» пошевеливается во сне и что в Германии что-то произойдет[61]. Никто из психологов тогда не подозревал, что я имел в виду, так как люди просто не представляли, что наша личностная психология не более чем тонкая кожа, всего лишь рябь на океанской толще коллективной психологии. Коллективная психология есть мощный фактор, фактор, меняющий всю нашу жизнь, меняющий поверхность знакомого нам мира, фактор, который делает историю. И коллективная психология действует согласно законам, весьма отличающимся от таковых в нашем собственном сознании. Архетипы – мощные решающие силы, они свидетельствуют о реальных событиях, а не о нашем индивидуальном разуме и практическом интеллекте. Перед (Первой) мировой войной все интеллигентные люди говорили: «У нас не будет войны, мы стали слишком разумны, чтобы позволить ей случиться; торговля и финансы сплетены в международный узел, так что война абсолютно невозможна». И после этого всего вспыхнула самая чудовищная битва, какую видел мир. И сейчас снова начинают твердить те же самые дурацкие вещи и о разуме, и о мирных планах, и о других подобных вещах. Они завязали себе глаза, цепляясь за этот детский оптимизм, – взгляните реальности в лицо! Совершенно очевидно, что архетипические образы решают судьбу человека. Решает бессознательная психология, а не то, что мы думаем и говорим в кулуарах, с трибуны и в совещательных комнатах.

Кто в 1900 году мог подумать, что через тридцать лет будет возможно то, что происходит в Германии сейчас? Могли бы вы поверить тогда, что целая нация высокоинтеллигентных и воспитанных людей может быть охвачена умопомрачающей властью архетипа? Я видел, что это грядет, и понимал это грядущее, так как знаю силу коллективного бессознательного. На поверхности же все выглядит невероятным. Даже мои друзья находятся под чарующим влиянием архетипа, и когда я в Германии, то сам в это верю; я все понимаю и знаю, что иначе и быть не может. Никто не в силах сопротивляться. Происходящее бьет ниже пояса, а не в голову; мозг при этом ничего не считает, поскольку здесь действует система симпатии, сочувствия. Это сила, которая очаровывает людей изнутри – актуализировавшееся коллективное бессознательное. Она – архетип, общий для всех тех, кто призван к жизни. И именно потому, что это архетип, он имеет исторические корни, и мы не можем