Вазэктомия тогда казалась выходом. Он больше не хотел семью, а после всех лживых и настоящих беременностей не хотел детей. В сорок чувствовал себя как в шестьдесят. Выжатым, уставшим, списанным в утиль.

Кто ж знал заранее, что ему попадется сумасшедше красивая и умная антилопа, ради которой можно забить на все свои «не хочу» и закрыть глаза на разницу в возрасте? Кто б мог предположить...

– Лучше бы ты придушил Диану. Клянусь, я бы ее сама закопала. – Объятия сестры стали еще крепче, а голос – тише.

– Сейчас я бы сам прикопал себя прежнего.

– И что теперь?..

Руслан непонимающе уставился вниз на макушку мелкой.

– Неужели совсем отпустишь свою королевну? – как ребенку, медленно пояснила она.

– Уже. Отпустил.

– Не! – Сестра покачала головой. – То, что в тебе проснулась тяга к мазохизму, я и так поняла. Затяжной мужской ПМС.

Ткнув его под ребра, Лиана усмехнулась.

– Вот только не помню, чтобы ты когда-то сдавался или отдавал своё, – ударила словами. Гораздо больнее, чем до этого рукой.

В ответ со злости так и хотелось снова сказать «отпустил». Только-только уснувшее раздражение колючим ежом заворошилось на душе. Но что-то другое, гораздо более сильное, чем любые эмоции, заставило закрыть рот и задуматься.

Дожидаться официального приказа о переводе Вероника не стала. Сразу после разговора с Русланом она собрала свои вещи, скопировала нужные документы на флешку, щедро полила фикус и сама «перевезла» себя в приемную генерального.

Временная замена даже не пикнула. Девушка подпрыгнула на своем месте, увидев ее с коробкой. А потом час простояла в углу, не мешая Пожарской наводить тот порядок, который она считала правильным.

Папки с витрин мгновенно перекочевали в закрытые шкафы, подальше от чужих глаз. Вскрытая упаковка кофе улетела вместе с содержимым в мусорную корзину, и по первому же звонку со склада поступила новая, другого производителя, более крепкой степени обжарки и без смеси зерен.

Изменения коснулись даже принтера. Вся загруженная в него бумага ушла в дар бухгалтерии, а оттуда, словно оторванная от сердца главбуха, в пошарпанной коробке пришла другая – идеально белая и плотная.

Выглянувший из кабинета босс, увидев изменения, лишь облегченно вздохнул и с надеждой в глазах попросил сварить эспрессо. После вечного рыка Бадоева и его безобразной тяги к растворимому суррогату это звучало как приказ мечты.

Впору было радоваться за себя и благодарить бога, что ссылка закончилась.

Когда-то она мечтала об этом моменте и надеялась, что он наступит поскорее. Но, словно потеряла что-то важное, Вероника постоянно оглядывалась. Делала всю работу на автомате и никак не могла вспомнить, почему раньше ей было здесь, в приемной, так хорошо.

Дома не полегчало. Удивительно, но за две новогодние недели любимая квартира стала уже не такой любимой. Все недостатки, с которыми давно смирилась и на которые не обращала внимания, начали попадаться на глаза и раздражать. А от вида поломанного столика вообще хотелось разреветься.

Выход напрашивался сам собой, неожиданный и кардинальный, – сменить квартиру. С учетом недавнего повышения зарплаты Вероника могла позволить себе новый кредит. По вечерам она даже стала изучать объявления. С мыслями о «двушке» где-нибудь в новом районе приходила на работу. Каждую свободную минуту проверяла свежие варианты.

А уходя домой, настраивала себя на серьезный поиск. Как заколдованная мысленно повторяла: «Мне нужна другая квартира», «Я хочу съехать» и изо всех сил старалась не смотреть в знакомые окна на этаже службы безопасности.

Последнее было самым сложным. Каждый раз, переходя дорогу, Вероника чувствовала спиной чужой взгляд. Он обжигал между лопаток, как прикосновения горячих пальцев. Клеймил сквозь шубку и костюм. Так и звал оглянуться. Хоть раз. Хоть на миг.

Искушение, как настоящая паранойя, с каждым днем становилось все сильнее. И через неделю поисков жилья Вероника сама не заметила, как стала поглядывать еще и в отдел «вакансии».

Ни Паша, ни мужчины, которые были до него, не вызывали желания так сильно поменять свою жизнь. Они просто исчезали, забирая с собой все эмоции. Но ни квартира, ни работа не разочаровывали. А Бадоев...

Они даже не были парой! Любовники без обязательств и планов на будущее. Охранник и цель. Но каждый новый день без этого невозможного, вредного, хмурого, упрямого типа становился все хуже и хуже.

Единственным развлечением в скучных буднях, как ни странно, оказался поход к следователю.

Каким-то чудом полиция смогла найти владельца Фольксвагена, и тот, не дожидаясь повестки, сам явился с чистосердечным признанием.

Удивительное это было дело. И следователь вёл себя необычно. Он почти ничего не спрашивал, будто кто-то запретил ему беспокоить ее вопросами. Попросил лишь написать заявление, поставить подпись в протоколе и ознакомиться с признанием.

Само признание впечатлило Веронику ещё сильнее, чем явка с повинной и сам следователь.

Она глазам своим не верила, когда читала об умышленной попытке столкнуть ее в кювет, о слежке и о небольшом «ремонте» Тойоты, после которого машина застряла на заснеженной трассе и начался незапланированный отпуск с Бадоевым.

Под впечатлением от похода к следователю Пожарская впервые целый день смогла прожить без поисков квартиры и работы. Голова работала как суперкомпьютер, пытаясь разгадать все странности. А вечером один телефонный звонок словно бензином плеснул на все подозрения.

На часах было уже девять. Вероника не ждала ни визитов, ни звонков, но собственная мать смогла удивить.

– Привет, пропажа! Совсем меня забыла. На Новый год сообщение прислала, а, чтобы позвонить маме, узнать, как жизнь, – времени не хватило?

В отличие от привычной поучительной интонации, сейчас мамин голос звучал устало. Без упрека, а скорее с тревогой.

– На Новый я не могла позвонить. Была за городом. Там связь плохая. Все, что получилось, – послать сообщение. Прости.

– А потом? Или ты теперь поселилась за городом?

– А потом... Ты права – не было времени.

Впервые Веронике даже в голову не пришло лгать и изворачиваться. На душе было настолько паршиво, что не осталось сил спасать самооценку других.

– Ясно. Совсем мать забыла. Изменилась в своём Питере. Совсем важной стала. Мать тебе больше не нужна.

– Изменилась. Правда.

– А я, между прочим, надеялась, что приедешь. Проведаешь... Но ты все обиженную из себя строишь.

– Ты знаешь, почему я не приезжаю. Если хочешь увидеться, мой адрес у тебя есть. Я всегда буду рада. А сама... к вам. Нет.