что конвергентная эволюция порождает аналоги, а не гомологи. Другими словами, крылья бабочки и птицы похожи по аналогии, а не по идентичности. Но социальные виды могут сливаться так, как не могут сливаться неродственные биологические виды. Тем не менее, даже если эргоническая конвергенция была продемонстрирована, это не означает, что речь обязательно идет об идентичном виде. Например, крылья птиц, крылья летучих мышей и крылья насекомых имеют некоторые аэродинамические сходства, но они также существенно отличаются: крылья птиц и летучих мышей имеют кости, а крылья насекомых - нет; крылья птиц, крылья летучей мыши - кожные щитки, крылья насекомых - модифицированные чешуйки и так далее. Это означает, что эргоническая конвергенция - ограниченный источник потенциальных обобщений, поскольку мы не всегда знаем, какие характеристики применимы в широком смысле. Это особенно верно в отношении конвергенции в экологических или идеологических нишах. То, что разные монархические общества могут сходиться на схожих структурах легитимации суверенитета, не означает, что эти структуры поддаются обобщению. Они скорее предполагают аналогию, чем идентичность.

Во-вторых, большинство социальных видов не выполняют единой функции. Не существует единой потребности, которая мотивировала бы всю религию или все искусство. Более чем столетние поиски ученых не увенчались успехом. Поэтому мы должны быть осторожны, чтобы избежать старых ловушек тяжеловесного функционалистского теоретизирования. Функционализм имеет долгую историю в антропологии, психологии и социологии. В руках некоторых мыслителей социологический функционализм сводился к утверждению, что институт или социальный тип существует потому, что он приносит пользу обществу. Аналогичные аргументы были переработаны эволюционными психологами, которые используют естественный отбор для обоснования утверждения, что определенные социальные организации или культурные формы являются врожденными, поскольку они способствуют выживанию вида (или способствовали на какой-то воображаемой заре происхождения человека). Выступая против такого способа теоретизирования, я разделяю мнение нейробиолога Стивена Роуза о том, что большая часть эволюционной психологии представляет собой не более чем набор "недоказуемых историй", сформулированных постфактум и лишенных какой-либо серьезной доказательной базы. Как заметил современный философ биологии Алан Гарфинкель, "многие из этих объяснений "человеческой природы" похожи на объяснение существования ресторанов тем, что люди должны есть. Мы можем согласиться с тем, что человеческая природа такова, что люди должны есть, но мы хотим спросить, почему это должно вызывать необходимость в ресторанах?" Хотя прием пищи выполняет общую биологическую функцию, рестораны не определяются этой функцией.

В-третьих, мы должны избегать описаний эргонической конвергенции, в которых отсутствуют экс-планаторные механизмы стабилизации кластеров. Поразительно, но аргументы эволюционных психологов часто повторяют аргументы "критических" социальных теористов, которые утверждают, что институт или социальный тип существует именно потому, что он вредит обществу (например, "Преступность существует потому, что обществу нужен козел отпущения"). Действительно, критическая теория имеет свои собственные истории, в которых функции определенных социальных структур якобы способствуют определению или приносят пользу неолиберализму. Соответственно, ограниченные формы критической теории и эволюционной психологии могут разрабатывать схожие объяснительные нарративы. Эти модели разделяют наивную социологическую ошибку: объяснение действий их последствиями вместо их причин. Вкратце, проблема с такого рода объяснениями заключается в том, что они не предоставляют причинного механизма, который мог бы повлиять на индивидуальное или коллективное принятие решений. Мужское насилие могло бы быть вызвано необходимостью ограничить численность населения, только если бы оказалось, что мужчины мотивированы (хотя и бессознательно) убивать из-за опасений по поводу перенаселения (что кажется в целом надуманным).

Наконец, функциональная конвергенция обычно объясняет только подмножество функций данного вида. Например, основная функция сердца - перекачивать кровь. Мы знаем, что это его основная функция, потому что именно для этого сердце было отобрано эволюционно. Но у сердца есть как функциональные, так и нефункциональные способности (например, издавать звук биения - это нефункционально). Таким образом, мы должны ожидать, что эргонически сближенные сердца будут иметь тенденцию к разделению функциональных способностей, а не нефункциональных. Как и следовало ожидать, хотя сердца позвоночных имеют общего предка, у дождевых червей есть особые мышечные участки, которые функционируют как сердца, поскольку они сокращаются, чтобы перекачивать кровь, но, насколько мне известно, эти "сердца" не издают звуков биения. В общем, мы должны быть очень осторожны в определении того, какие способности подвергаются функциональному отбору.

Таким образом, при выявлении эргонической конвергенции важно определить не только потребность, но и нишу или среду, которая ограничивает удовлетворение потребности, а также причинный механизм или процесс, который может объяснить индивидуальное или коллективное принятие решений. При этом эргоническая конвергенция особенно важна для анализа артефактов. Многие (но не все) артефакты понимаются в первую очередь на основе их общей функции (например, калькулятор отличается тем, что он вычисляет, а молоток - тем, что его можно использовать для забивания). Более того, неартефактные социальные виды часто имели первоначальное функциональное назначение, которое они утратили, и можно проделать значительную работу, проясняя, разоблачая или, в другом режиме, восстанавливая функциональные регистры конкретных видов.

Вкратце, я вижу три широких типа процессов закрепления: динамико-номиналистские процессы, миметические процессы и эргоническая конвергенция. Этот список может быть расширен. Например, четвертым возможным процессом закрепления могут быть этиологические процессы (каузальная история), в той степени, в какой существуют виды, которые получают свое членство от точки происхождения или узнаваемого происхождения. (Подумайте о шампанском: вино официально, хотя и не в полной мере, считается шампанским, только если оно выращено в регионе Шампань).

Этиология имеет тенденцию быть довольно слабой в том, что касается свойств привязки. Несмотря на увлеченность многих ученых, происхождение, как правило, само по себе не говорит нам ничего особенного. Зарождения социального вида обычно недостаточно, чтобы объяснить, почему те или иные свойства передавались по наследству или стабилизировались. Поэтому я не решаюсь рассматривать этиологию как важный источник привязки.

Данный вид также может быть закреплен различными процессами с течением времени. Аналогичным образом, процессы закрепления иногда конфликтуют. Но они функционируют как процессы закрепления, потому что работают на производство социального вида и на склеивание сил социального вида в некоторую форму хотя бы условно стабильного гомео- или гетеростазиса. В двух словах, процессы закрепления описывают, как происходит социальное конструирование.

Интерактивность или цикличность социальных видов не обязательно исключает возможность их познания. Социальные виды могут трансформироваться под воздействием анализа, но, как отмечалось в главе 3, если мы можем получать знания о них быстрее, чем они трансформируются, то их изучение все равно полезно. Тем не менее, необходимо проделать большую работу по изучению того, как научное исследование стабилизирует или подрывает объекты своего изучения. Академические дисциплины в гуманитарных науках могут создавать обратную связь, которая приводит к большей согласованности в области, которую они затем изучают, и в этом отношении мы должны учитывать то, как сама наука функционирует в