Слезы навернулись ей на глаза. В последний — и первый — раз я видела, как Стефани плачет, в день их свадьбы. Она была так счастлива, что слезы пробились сквозь маску лицемерия. А вот эти слезы были не такими уж и искренними.

— Прости… Иногда мне кажется, что меня обманули, сделав женщиной.

Я кивнула, думая о том, чего ей от меня надо. При нормальных обстоятельствах Стефани не стала бы рассказывать кому-то такое. Мне так точно. И ее аура нисколько не изменилась. Острые, как бритва, шипы, торчали во все стороны. Подойди — порежешься. Но Стефани было что-то от меня нужно. Что-то, что могла ей дать только я.

— Мы думали об усыновлении. Но вряд ли нам позволят усыновить ребенка.

— Супружеской паре? Вы оба работаете, вы отлично выглядите, вы успешны и здоровы. Я не думаю, что с усыновлением возникнут проблемы.

Я мало что знала об усыновлении, но если бы мне пришлось рекламировать процесс усыновления, я поместила бы Мэла и Стефани на рекламный плакат. Они смотрелись бы идеально. Да они в любой рекламе смотрелись бы идеально. На них можно надеть футболки со слоганом «Мы вылечили рак, победили мировую бедность и успешно справляемся с глобальным потеплением».

— Что ж, признаю, может, мы и получили бы ребенка. Но на это уйдет время. Много времени. Нам придется заполнять тысячи бланков, и госслужащие будут копаться в нашем грязном белье.

— Так и должно быть. Не могут же они отдать ребенка кому попало.

— Да, не могут… А еще мы хотим, чтобы ребенок был генетически связан с нами.

Ее аура изменилась на мгновение, шипы втянулись, Стефани раскрылась передо мной.

У меня холодок пробежал по спине. Я невольно отпрянула. Они же не… Они не…

— Мы думали обо всех знакомых и… Мы тебя так любим… Никто не подошел бы на эту роль лучше. И мы лишь просим тебя подумать об этом. Не более того.

Да, именно так они и сделали.

Стефани затянулась, закрываясь. Черты ее лица вновь заострились, к ней вернулась привычная манерность.

Она выдохнула сигаретный дым, облизнула губы.

— Мы думаем, что ты потрясающая! — Стефани улыбнулась. — И если есть в мире кто-то, кто может выносить для нас ребенка, то это ты. Мы рассматривали и другие варианты, но никто… никто не сравнится с тобой.

«Она что-то скрывает, — пронеслось у меня в голове. — Она лжет». Я отбросила эти мысли. О чем ей лгать? Что ей скрывать?

— Я… э-э-э… Я… — Я не знала, что сказать.

Меня удивляло то, что этот разговор завела Стефани, а не Мэл.

— Я спросила тебя об этом, потому что не хотела, чтобы ты соглашалась из-за того, что Мэл тебя попросил. — Она словно прочитала мои мысли. — Я знаю, что ради друг друга вы готовы на все. А это важное решение, и я… мы… мы хотим, чтобы ты хорошо все обдумала.

— Не волнуйся, обдумаю, — заверила я ее.

Взяв бокал, я отхлебнула немного вина. Конечно, я откажу им.

Это вам не деньги одолжить (кстати, Стефани до сих пор не знает о том, что я даю Мэлу деньги для оплаты кредита на дом). Это вам не попытаться наладить отношения с женщиной, которая явно меня ненавидит. Она просит меня выносить ее ребенка, а потом отдать его. Кто пойдет на такое? Я знаю, люди так поступают, но кто они? Как они могут? Я не одна из этих людей, это уж точно. И меня удивляет то, что Мэл и Стефани подумали, что я такая.

— Ты стала бы суррогатной матерью в традиционном понимании этого слова.

Стефани не сводила с меня глаз, ожидая реакции. Ей стоило бы прислушаться к своей интуиции. Тогда она догадалась бы, что я отвечу «нет».

— Я имею в виду, что использоваться будет сперма отца и яйцеклетка суррогатной матери.

Я не просто буду вынашивать их ребенка. Я стану… Я отхлебнула вина. Ни за что на свете! Я ни за что не пойду на такое.

Стефани положила ладонь на мою руку.

— Пожалуйста, подумай об этом, — взмолилась она.

Я заглянула ей в глаза и впервые увидела, что она искренна. Все ее лики, ее маски, ее отражения пали. Она была искренна.

И когда она сделала это, когда перестала играть роль Стефани, когда стала Стефани, я решила подумать об этом.

Только подумать.

Она не отказалась.

Да, она выглядела ошарашенной, но она не отказалась сразу.

Она вообще ничего не сказала.

Она идеально подходила на эту роль. Теперь я это понимала.

И она нам поможет.

Она мне поможет.

Я стану мамой.

У меня будет семья, о которой я всегда мечтала.

Все будет идеально. Я знала это наверняка.

С улицы доносилась музыка.

Не из машины, не из чьего-то плеера, включенного на полную громкость. Я сразу узнала мелодию — первые ноты «Somewhere Over the Rainbow» в гавайском варианте, но немного быстрее, чем в исполнении Джуди Гарленд.

Я подошла к окну, отдернула занавеску. На улице Мэл играл на гитаре. Он смотрел на мое окно и улыбнулся, увидев меня. Именно так он улыбался в детстве, когда воровал печенье из шкафа, когда выбирался ночью из кровати, когда мы подслушивали разговоры родителей. Это была та самая озорная улыбка, делавшая нашу дружбу особенной. Нерушимой. Никто из тех, кто не был рядом с нами с самого начала, не мог понять этого.

Мэл начал петь, и я задрожала от его голоса, пробивавшегося ко мне сквозь стену и стекло. Когда Мэл и Корди пели дуэтом, а такое часто случалось, когда мы были помоложе, это у всех вызывало улыбку. Я уже много лет не слышала, как Мэл поет. А теперь он исполнял серенаду в одиннадцать вечера под моими окнами. Это было бы невероятно романтично, если бы Мэл не был женат и его жена не попросила бы родить за нее ребенка.

Я знала, почему Мэл так поступает. Мы не разговаривали уже неделю. Он крутился у моего дома, звонил мне, но я не отзывалась. Я не могла говорить с ним после того, что сказала мне Стефани. И поэтому я начала избегать Мэла. А теперь он пытается привлечь мое внимание.

Я распахнула окно.

— Ладно, ладно, я поняла! — крикнула я. — Прекрати!

В квартире на первом этаже щелкнули тумблером, заливая Мэла желтым светом. Он продолжал петь, казалось, нисколько не думая о том, что сейчас на улицу выйдет мой сосед, качок, бывший вышибала и подражатель Элвиса. Этот тип всыплет Мэлу по первое число.

— Быстрее заходи! — прошипела я.

Мэл продолжал петь. Улыбка не сходила с его лица. Он не сдвинется с места, пока я не спущусь к нему. Я схватила ключи с прикроватного столика и выбежала в коридор, набросив пончо, чтобы скрыть пижаму и отсутствие лифчика.