Пенкин сразу догадался, как проста ее история! Еще маленькой девочкой, надев свое первое лиловое платьице, Мария сомлела от блаженства. Потом она повзрослела, но фиолетовый цвет во всех своих проявлениях не давал ей покоя, и, выбирая себе жакет или туфли, она, естественно, предпочитала сиреневое коричневому или белому. Наконец, Мария убедилась, что один только этот цвет может гармонировать с ее лицом и глазами, являясь неотъемлемым свойством ее привлекательности, а возможно, и универсальной причиной. Нуждаясь в постоянном присутствии живительной субстанции, она постепенно обросла фиолетовым хозяйством. Вокруг нее даже выстроилась фиолетовая мебель и фиолетовые стены.

Мария совершенно утратила способность спокойно созерцать аметисты на чужих пальцах, назойливо упрашивала продать их ей или обменять. Таким образом, не только фиолетовый стал ее страстью, но и она – монополисткой всего фиолетового. Возможно, она любила бы луга, цветы, моря и небеса, будь все это несколько другого оттенка. В своем же естественном виде природа казалась ей пресной. Но когда Мария встречала свой любимый цвет, особенно внезапно, это приводило ее в неописуемое волнение. Ей представлялось, что она одна на всем свете по-настоящему понимает прелесть фиолетового, и что создан этот цвет только для нее. Частью души он жил в ней – таинственный, глубокий, неизъяснимый, прекрасный – предавал прелесть и смысл существованию. Отсутствие этого цвета сразу убило бы ее эмоционально. Она вмиг превратилась бы в дряхлую старуху и долго не протянула бы на несиреневом свете...

Лиловое платье, которое Мусе пришлось конструировать из слишком субтильного кусочка акрила, не отличалось скромностью покроя. Муся чувствовала себя виноватой, отдавая работу, но Мария не смутилась и не огорчилась, а просто решила носить на шее сиреневый воздушный шарф с люрексом, а на ногах фиолетовые чулки с искоркой.

Так она и поступила. Первый ее выход был на кухню к Машеньке. Но, стоило Марии в прихожей скинуть фиолетовые меха, как улыбка исчезла с лица подруги. Она поджала губы и, сняв с вешалки дедовское пальто, предложила гостье накинуть его на плечи. Пальто не было фиолетовым, и Мария вынуждена была отказаться.

В кухню вошло Горе, обнаружив в холодильнике пиво, развеселилось и громогласно запело:

– Мария-картина-Мария-картина ты моя кузина из казино, – и послало ей воздушный поцелуй.

А Машенька закричала:

– Фиолетовое-дерьмо-фиолетовый-кобель-вон-отсюда-надоели-фиолетовые-сволочи, – и полила всех томатным соусом.

Тогда Мария неторопливо накинула фиолетовые меха и с достоинством удалилась. Но бедняжка еще долго дрожала от негодования и обиды. Ее успокоило только зеркало, наглядно представив ее правоту – красоту и независимость. Более того, созерцая свой образ, Мария вспомнила, что давно уже предвидела подобную несправедливость, и именно от Машеньки, которая слишком мечтательна и не уравновешенна.

Грубые томатные пятна явно портили нежно-лиловое платье, но Мария не подозревала, что на самом деле несчастье ее больше: расстроилась свадьба. Более того, она так никогда и не узнает, за кого чуть было не была выдана замуж!

Муся, услышав от самой монохромной из своих заказчиц, что Машенька полила ее соусом, обругала и выгнала ни за что ни про что, ничего не поняла и с трепетом ожидала Машеньку на примерку красной юбки в горох…

Машенька появилась в назначенный срок, облачилась в великолепную юбку и упала на стул, глядя тяжело и уныло. Она хотела поскорее расплатиться, уйти и без конца теребила свою новую лиловую сумочку. Сумочка вся была в цветочках и бантиках. Из нее Машенька достала другую лиловую сумочку. Оттуда – еще одну, всю из сиреневого кружева. В этой лежал лиловый атласный кошелек, а в нем – скомканные денежные бумажки.

– Бери и не занудничай, – говорила Машенька, с трудом выскребая их из миниатюрного кошелька и без счету разбрасывая по столу, – купи себе цветы. Я не успела, прости меня, клячу. Ты ведь все равно знаешь – я люблю тебя, как сестру.

– Почему ты – кляча? – спросила Муся.

– Это неправда! Я – не кляча! Я никогда еще не чувствовала себя так превосходно. Вот билеты на пароход. Мы с Горем плывем по Волге. Ну, а ты? От женишков-то отбою нет?

Муся молчала. Ей не нравились лиловые сумочки, но она не хотела расстроить Машеньку. К тому же она ждала Марусю примерять новое платье. Портниха опасалась, что оно будет выглядеть на старушке несколько нелепо, и это беспокойство на какой-то миг отвлекло ее от Машенькиной метаморфозы.

А Машенька между тем посмотрела на Мусю с откровенным вызовом и просто сказала:

– Ты знаешь, а ведь наша Мария, оказывается, б…!

– Нет, не знаю, – удивилась Муся.

Мария была у нее давеча, и Муся ничего такого не заметила.

– Тебе-то ничего, а мне каково?

– Что ж тебе?

– Думаешь, мне ничего, когда б... ходит по моей кухне? – уже грозно проговорила Машенька.

Но тут у двери позвонила Маруся. Она принесла Мусе букет увядших, пропахших душистой пылью цветов. Девочку нарядили в новое платье. Маруся подскочила к большому зеркалу. Ее сморщенное личико просияло. Она завизжала, затопотала ножками, потом состроила уморительную гримаску и сказала по секрету:

– Мария – сумасшедшая!

– Я не знала, – опять удивилась Муся.

– Тебе кто сказал? – заинтересовалась Машенька.

– А Манюся совсем рехнулась!

– Что за глупости? – совершенно растерялась Муся.

– А Маша Великанова офонарела!

– У нее же аналитический склад ума! – Укоризненно возразила Муся.

– А мой отец просто тихий помешанный, – вздохнула Маруся.

– Нельзя так говорить про отца! – строго одернула девочку Машенька. И протянула руку дернуть за фуфайку, но фуфайки на ней сегодня не было…

– А у Пенкина крыша поехала! А Саша съехал с рельсов! И тот Саша тоже!

– Туда и дорога, – мрачно заметила Машенька, – а я, Маруська, плыву завтра в Астрахань. На пароходе, – она помахала билетами перед носом старушки, – там водятся сиреневые утки. И всякие лиловые фрукты. Ты, Маруся, тоже поплывешь в Астрахань, когда выйдешь замуж. И ты, Муся.

Пришел Пенкин, еще более элегантный и строгий, чем всегда. Комната сразу приобрела благородный вид. Он принес сверток и молча положил на край стола. Сверток был глухой и плотный. Но все знали, что там – книга, и что следующая ночь – Мусина.

– Саша, ты такой умный, ты наша радость и надежда! – восхитилась Машенька. – Посоветуй