Будто в свете молнии Гийом мысленно увидел партнера Нервиля, этого пергаментного, изборожденного морщинами старика, на котором золота было навешено, как на мантии епископа.

— Знаю. И даже у него выиграл несколько луидоров… Эдакая разнаряженная развалина в широком, как плащ, парике?

— Совершенно верно. Он самый. Согласитесь, что Агнес было от чего лить слезы! Выйти замуж за человека, который на шестьдесят лет старше, вы представляете? Да хоть сотканного из золота!

— Представляю, как легко им будет кормить своих детей, — съязвил Гийом, не подозревая о том, что перефразирует слова Людовика XI. — Брак будет фиктивным, вот и все!

— Фиктивным? Вы хотели сказать, грязным! Этот голубчик получил воспитание при дворе регента. Говорят, что он привозит в свой замок девушек из Шербурга и Гранвиля, и что иногда даже пропадают крестьянки…

Таинственная, полная драматизма интонация Розы заставила ее собеседника улыбнуться.

— Что-то вы ударились в сказки! Хотите, чтобы я поверил в Синюю Бороду?

— Вас одного это забавляет! — воскликнула Роза с возмущением. — Надо быть Раулем де Нервилем, чтобы согласиться отдать свое дитя в лапы старому пауку. Тетушка моя целый день от возмущения падает в обмороки, и я вынуждена жить в запахе нашатыря. Должна, кстати, заметить, что госпожа маркиза д'Аркур была весьма шокирована и не скрыла своего чувства от недостойного отца. Она даже собирается уведомить об этом своего кузена, господина губернатора Нормандии, чтобы он вмешался, прекрасно зная о том, что это бесполезно…

— Отчего же?

— Потому что старик Уазкур знает, как себя обезопасить: он сделал Полиньяк своей хорошей подругой…

— Можно узнать, кто такая Полиньяк?

— Временами все же довольно тяжело говорить с человеком, приехавшим прямо из Индии! — вздохнула девушка. — Да будет вам известно, сударь, что Ла Полиньяк — это фаворитка королевы, с которой она делает что хочет, так что губернатору и в голову не придет рисковать своим авторитетом при дворе ради того, чтобы помешать кому-то уложить нежную девственницу в постель со старым сатиром, который всего три недели назад был в Версале. Вот почему я к вам приехала.

— Ко мне? — спросил Тремэн, опешив. — Но что я, по-вашему, могу сделать? Вы сами только что сказали, что я прибыл с конца света, и ваш мир для меня совершенно чужой.

— Я с этим не спорю! Но меня никто не переубедит в том, что если и есть человек, который в состоянии помешать этому браку, так это вы, и никто другой!

— Ах вот как? А с какой стати, осмелюсь узнать?

Мадемуазель де Монтандр окинула взглядом дерзко вылепленные черты спутника и задержалась на его потемневших глазах, в которых вспыхнула искорка зарождавшегося гнева, — это не предвещало ничего хорошего для тех, кто его знал. К девушке это, разумеется, не относилось, но она была слишком чуткой, чтобы не насторожиться.

— Сама не знаю, — ответила она простодушно. — Это, верно, поначалу может показаться странным, что я обращаюсь к вам… однако чем дольше я об этом думаю, тем больше уверена, что не ошиблась. Агнес можете помочь только вы…

— Но почему же, наконец? Да вы в своем уме?

— Будьте вежливы, пожалуйста! Вот будет мило, если мы станем врагами, когда я выйду замуж за Феликса… Нет, я не сумасшедшая… или, хорошо, пусть так, но тогда скажите, за что вы так не любите Рауля де Нервиля?

Гийом был поражен, но не подал виду и лишь пожал плечами.

— Нелепица! Я не люблю этого… незнакомого человека?

— Мало сказать: вы его ненавидите, он вызывает в вас отвращение. — Кто вам это внушил?

— Вы сами! Как все гордые и смелые люди, вы не боитесь за свои глаза, и они вас выдали: в тот вечер вы каждый раз на него смотрели так, будто хотели его убить. Да и он, кстати, вас не любит, но не знает почему: просто он не глуп и чует опасность.

Никогда не отличавшийся большим терпением Тремэн почувствовал, что начинает выходить из себя. Юная и слишком уверенная в себе особа начинала его чрезмерно раздражать.

— Ладно! — сказал он резко. — Допустим, что вы правы! Я ненавижу этого человека, мне надо свести с ним счеты, я вынашиваю зловещие планы, — все, что хотите! Но в таком случае дайте мне хотя бы один разумный довод в пользу того, чтобы я вдруг пожелал прийти на помощь его дочери!

В смотревших на него снизу доверчивых глазах светилась бесконечная искренность.

— Да потому что, если вы даже не были им от рождения, и не носите громкого имени, вы все равно дворянин, и одновременно герой романа, а подобный персонаж ни при каких обстоятельствах не бросит бедную девушку, готовую утопиться. Именно так может поступить Агнес…

— Где-то я слышал одну поговорку: «Мух уксусом не травят». Вы весьма проворны, мадемуазель. Даже слишком! Однако прежде, чем я провожу вас к вашей лошади, извольте ответить на один вопрос: как, по-вашему, я должен был бы поступить… если бы принял участие в ваших планах?

— Как и любой достойный человек, которому есть, в чем упрекнуть себе подобного: вызвать его на дуэль и убить!

— Так просто? К несчастью, существуют некоторые помехи вашему проекту. Во-первых, и, разумеется, если я последую вашему предложению, граф де Нервиль никогда не согласится иметь дело с Гийомом Тремэном. Затем, мне совершенно не понятно, каков мог бы быть повод для дуэли.

— Тогда забудьте о дуэли. Есть тысяча способов убить человека…

— ..и очутиться в петле? У меня другие планы, мадемуазель де Монтандр, и если случилось так, что мне нужно свести счеты с господином де Нервилем, то уж позвольте мне самому выбрать способ и сделать это, когда я сочту нужным. Интересно знать, — прибавил он, изменив тон, — не за тем ли вы сюда приехали, чтобы отстаивать и свои интересы? Говорят, этот человек влюблен в вас и решительно хочет на вас жениться…

Девушка покраснела от внезапной вспышки гнева.

— На мне не женятся, сударь! Я круглая сирота и полностью завишу от своей тетки… иначе говоря, ни от кого. И я вас уже посвящала в свои планы на этот счет. Довольно об этом!.. А от вас я ожидала больше понимания, благородства… Лучше бы вы сказали мне, что бедняжка Агнес вам не нравится.

— Речь не об этом. Но, по существу, вы правы: я совершенно равнодушен к вашей подруге…

— Куда же смотрят ваши глаза? Она ведь красива, в ней много достоинств, но вы, как и все мужчины, под невзрачным серым оперением не можете угадать будущего лебедя. Вы могли бы претендовать на ее руку…

— ., даже